Любовь на капоте

В гулком подъезде зазвучал, отражаясь эхом от стен, напряженный, задыхающийся голос моего инструктора. Некоторые слова было трудно разобрать, словно Казанцев был нетрезв или говорил, засунув в рот камешек.

Я вовремя вспомнила о перекошенном и подергивающемся в минуты сильного возбуждения лице мужчины, и поняла, что алкоголь ни при чем. Просто Казанцев снова был на взводе, и снова – из-за меня. Ощутила болезненный укол совести.

«Полина. Это Казанцев. Не знаю, что с тобой случилось. Видимо, что-то совсем плохое, если ты не смогла предупредить, что не явишься на занятие. Если ты все же услышишь это сообщение – прошу чисто по-человечески: дай знать, где ты и что с тобой. Я… мы… мы все беспокоимся за тебя. И Виктор, и Георгий. Понимаю, что мы для тебя люди посторонние, но, если тебе нужна какая-то помощь – поверь: мы сделаем все возможное… Просто перезвони мне или пришли СМС, как только сможешь. Пожалуйста...»

Запись закончилась, а я остановилась посреди лестничного пролета, чтобы смахнуть с внезапно увлажнившихся ресниц соленые капли слез.

Кто-то, наверное, испугался бы Александра Аркадьевича, когда он злится, шипит и гудит, как закипающий чайник. Я же испугалась его смирения, вот этой просьбы, почти мольбы, которая звучала в неразборчивых словах мужчины. Так мог говорить только человек, близкий к отчаянию. Но… неужели Казанцев, с которым мы знакомы от силы месяц, настолько боится за меня? А я настолько ослепла, что до сих пор не разглядела этого?

Чувство вины вгрызлось мою душу, хотя умом я понимала: мне не в чем себя упрекнуть, я никак, ну, никак не могла тратить драгоценные секунды на звонок или СМС, ведь в нашей работе «промедление смерти подобно».

Но и игнорировать это послание я не посмела. Это было бы… жестоко. Проморгалась, высморкалась в бумажную салфетку. Задержав дыхание, набрала номер Казанцева...

Отсчитала пять гудков и уже собралась нажать на кнопку отбоя, когда в динамике раздался приглушенный рокот мотора, тяжелое дыхание, сдавленное восклицание Казанцева «твою ж дивизию!..» и шум падения телефона. Связь прервалась. Перезванивать я не стала: если Александр Аркадьевич в сердцах выругался и отшвырнул трубку, то я лучше подожду, пока он успокоится и перезвонит сам.

Он перезвонил почти сразу же, не дожидаясь моего «алло», заговорил громко, будто пытаясь докричаться до меня без помощи телефона:

– Полина?! Полина! Ты?..

– Да, я, Александр Аркадьевич, здравс...

Договорить мне не дали.

– Ты жива? Цела? Где ты? – Казанцев частил вопросами, как автомат Калашникова пулями, не давая мне вставить ни слова. – Просто скажи, что случилось – я приеду, и мы все решим!

– Не надо ничего решать, – сумела наконец вставить я пару слов. – Я почти дома. Со мной все нормально, не считая убийственной усталости.

Казанцев резко замолчал. Слышно было только его неровное дыхание. Потом, что-то там осмыслив, спросил уже без крика:

– Ты на работе была, Полина?

– Да.

– Где ты работаешь? Кем?

– Психологом в МЧС, – ну вот, наконец-то я дождалась этого вопроса. Всего-то месяц потерпеть пришлось.

– В МЧС… Значит, ты была там… – теперь голос Казанцева был едва слышен, и в нем чувствовалась какая-то обреченность.

Я сразу поняла, что он слышал про ЧП в лагере «Парашютик» – а кто не слышал? Разве только глухой…

– Да, там, – подтвердила ровно.

– Устала? – внезапно «догадался» мой тренер. Или до него, наконец, дошло то, что я сказала парой секунд ранее.

– Очень. – Подтвердила еще раз.

– Я… Нет… В общем, будешь готова обсудить дату следующего занятия – позвони мне.

– Хорошо, Александр Аркадьевич, я наберу вас. Доброго вечера.

– Доброго, – по-прежнему тихо попрощался Казанцев.

Я закончила разговор, помотала головой, чтобы прийти в себя, и обнаружила, что стою, тупо пялясь в собственную дверь. Дверь, за которой меня ждет теплый душ, легкий перекус и – тишина... много-много тишины, которая окутает меня мягко, как самое легкое одеяло.

Думать о чем-то, кроме сна, сил не осталось – теперь уже окончательно. Я вошла в квартиру, перевела телефон в ночной режим, скинула обувь и уже через двадцать минут обнимала любимую подушку. Глаза закрылись раньше, чем я успела улечься поудобнее.

***

Продрыхла я, как сурок, почти сутки: окончательно проснулась только около двух часов дня в субботу. Приняла душ и пошла на кухню с мыслью, что неплохо бы чего-нибудь пожевать. На кухне хозяйничал Стас: разогревал рассольник, посыпал тертым сыром пасту и успевал переворачивать шипящие на сковороде отбивные.

– Ну, что, выспалась, засоня? Есть будешь? – глянул мельком на мою все еще помятую от длительного сна рожицу.