Любовь на коротком поводке

Я живу в одном из тех жилых кварталов, где выстроились зажиточные дома из кирпича и камня, каждый с лужайкой, спускающейся к входной двери подобно салфетке, заправленной под упитанный подбородок. По большей части это дома на одну семью, взрослые дома для взрослых людей. Многие из них значительно моложе меня. Только представьте себе! Осознание этого факта снова повергает меня в шок каждый раз, как я об этом вспоминаю: осознание того, что я уже не так молода, какой привыкла себя считать за многие десятилетия своего затянувшегося отрочества. И это вместо того, чтобы просто смириться с собой такой, какая я есть: одинокая женщина, которая продолжает снимать дом, тогда как соседи свои дома давно выкупили. Одинокий лист, летящий по тихой улице мимо домов, хозяева которых уже давно разобрались со своими целями и закладными.

По правде говоря, я все чаще и чаще думаю о себе как о попрыгунье-стрекозе из басни, попавшей в ловушку в районе, где правят бал все больше и больше трудолюбивых муравьев. Армии муравьев, погруженных в реконструкцию, с мусорными баками на лужайках перед домами и плотниками в комбинезонах, стучащих молотками на крышах. Детолюбивые муравьи, выгружающие пакеты с продуктами из задней дверцы «таврии» с существенной помощью няньки, нелегальной иммигрантки с Филиппин. Муравьи, которые загодя планируют уход на пенсию, возвращаясь из видеопроката с последним хитом Тома Хенкса в руке, чтобы посмотреть его дома, у камина.

Разумеется, в басне стрекоза замерзает зимой на морозе, тогда как муравьи собираются в тепле вокруг видеомагнитофона. Хотя в равной степени и распутное насекомое не может изменить свою недальновидную природу, также как и муравьи не в состоянии изменить своей привычке все заранее планировать.

Это означает, что даже если бы у меня к этому времени все уже устаканилось — или у меня хватило бы мужества признать, что этого не произошло, — я ничего не могу сделать, чтобы изменить ситуацию. Ничего за пределами того, что я в данную минуту делаю. Кручу педали, чтобы избавиться от последствий двух ночей с Леонардом. Если бы их было четыре — это был бы явный перебор. И вот я кручу педали и говорю себе, что побезобразничать в потоке движения на шумном перекрестке между «потрахаться и забыть» — все еще та игра, которая доставляет удовольствие людям любого возраста.

Глава вторая

О’Райана зовут Мик, хотя я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь так к нему обращался. «О’Райан» удовлетворяет его сверху до низу — весьма приличное расстояние, если учесть его длинные тощие ноги.

Я хочу сразу сказать, что прошло уже много лет с той поры, когда мы с О’Райаном спали вместе. А было это в те годы, когда хитрый прищур Клинта Иствуда еще что-то значил и существовала особая привлекательность в этих молодчиках индейского типа, которых никто не мог приручить. Нет, серьезно. Действительно была.

Если честно, то я до сих пор определенной своей частью неравнодушна к О’Райану. Эта часть подпитывается воспоминаниями о тяжелых девяностых, когда сильные мира сего стремились взвалить всю тяжесть бюджета на плечи городской бедноты. И на неудачников-выпускников Института борьбы с облысением.

О’Райан нисколько не похож на этих ребят. Тем не менее мы с ним больше не спим вместе. Несмотря на то, а может, и благодаря тому, что оба мы скорее свободны, чем заняты. Оба до сих пор арендуем жилье в том же самом крайне благородном районе.

Хотя О’Райану по работе приходится значительно чаще выезжать из города, чем мне, он все равно цепляется за свою холостяцкую обитель на улице Бертранд, где из мебели имеется только диван в пятнах от пятновыводителя, на вид такой же комфортабельный, как автомат для продажи клейкой ленты, да аквариум, в котором всегда плавает бесконечными кругами одинокая гурами, напоминая нечто, что никак не удается спустить в унитаз. О’Райан держится и за свою машину, оставшуюся со старых времен, которая жрет бензин галлонами и у которой крышка капота прикреплена проводом от тостера.

Все это несущественно, поскольку главное, о чем я хочу сказать, так это то, что мы с О’Райаном больше не любовники. Даже в наши лучшие дни термин «любовники» был слишком изыскан для описания того, что происходило между нами, а сейчас все, что происходит между нами, когда О’Райан появляется, так это — мы «болтаемся где-то вместе». Его термин, не мой. Для меня понятие «болтаться вместе» вызывает в памяти две рубашки, лениво шевелящиеся на одной веревке. Кроме того, в последнее время этот термин в нашем лексиконе был укорочен до простого «болтаться».