Любовь (не) делится на три (СИ)

— Адель, прошу тебя, как женщина женщину… — хватает мою руку и сжимает в своей. — Когда у тебя появятся дети, ты поймешь, почему я так поступила… Я не смогу дать дочери ничего, когда мы разоримся. За долги Марка посадят. А если ты не заберешь заявление, будут судить и Игоря, и вся наша семья пострадает… а уж если всплывет моя причастность к делу… Малышка вообще останется сиротой. Ее заберут в детский дом! — рыдает она. На этот раз ее слезы непохожи на игру. Маша действительно боится за дочь. — Прости, Адель… уверяю, ты больше не услышишь о нас, никто из Волжаниных тебя не побеспокоит. Просто дай нам самим разобраться в семейных делах.

Молчу, и она продолжает:

— Я не знаю, что тебе предложить взамен. У меня нет ничего, кроме этого, — она снимает с пальца старинное кольцо. Бабушкино, очень дорогое и ценное для их семьи. В этом я не сомневаюсь.  Реликвия передающаяся из поколения в поколение. — Возьми, — вкладывает мне в руку, — Больше ничего нет, мы с голой задницей. Бизнес Марка уже давно банкрот. Все, что ты видела — мишура. Кредиты, долги… лишь бы не терять лицо, сохранить иллюзию роскоши среди наших друзей. Фамилия обязывает, — признается Маша.

Я смотрю на нее и впервые чувствую жалость. Как многого я не замечала, пребывая в своем мире. Эта «идеальная» семья… сколько всего  творилось внутри нее. До тех пор, пока не произошел взрыв, и тайное не всплыло наружу. Дед сам того не желая поджег мину замедленного действия. Столкнул лбами внуков, зародил в их головах желание получить законное наследство еще до его смерти. Вот только на пути семейства возникла тихая и скромная Аделина Ольховская. А ведь мне совершенно не нужны были эти деньги… Как оказалось, мне одной из списка наследников.

Вздыхаю, обдумывая услышанное. Какими же мы бываем жестокими, стараясь оградить близких от «междоусобных» войн. Как редко разговариваем и слышим друг друга… А ведь всего этого кошмара можно было бы избежать. Я должна была отпустить Игоря раньше, он — спокойно уйти. Федор Алексеевич мог бы помочь с долгами Маше и Марку, поддержать Игоря и дать возможность развиваться в бизнесе. А уж если ему хотелось объединиться с моим отцом, то и в этом случае все можно было провернуть, не впутывая меня. Очевидно? Со стороны, возможно… Но человек склонен понимать многие вещи задним умом. И надеюсь, Федор Алексеевич Волжанин поймет и сделает правильные выводы из того, что случилось. Их семья сумеет расхлебать кашу, которую они заварили. Вот только я в этом участвовать больше не собираюсь.

— Забери, Маш. Мне не нужно твое кольцо. Мне вообще ничего не надо от вашей семейки. Просто отстаньте от меня.

— Так ты поможешь? Заберешь заявление? — с надеждой смотрит мне в глаза.

— Я постараюсь. Но поклянись, что вы все забудете дорогу в мой дом. Отвяжетесь от меня и гарантируете безопасность моей семье.

— Обещаю.

— Тогда открой дверь и просто поверь мне на слово.

Маша смотрит на свои руки, теребит кольцо, а потом быстро снимает блокировку с замка.

— Спасибо, Адель. Я знала, что ты замечательная женщина. Игорь идиот. Но на дураков не обижаются.

— Мне плевать. Удачи, Мария. Надеюсь, видимся в последний раз, — с этими словами дергаю ручку и выхожу из машины. Оборачиваться не хочу. Я действительно больше не желаю думать обо всем, что случилось.

Но, зайдя в подъезд, все-таки набираю номер майора Федотова. Ради благополучия своей крестницы. Ради того, что я когда-то связывало нас с Игорем. Пусть у них будет шанс начать с чистого листа.

33

Пока мы с Марией разговаривали, Вадим принял ванну и даже оделся. Нахожу его в гостиной, с задумчивым видом, смотрящим в окно.

— Как прошел разговор с подругой? — поворачивается. Во взгляде вижу недоверие и печаль. Внезапно я осознаю, что не хочу строить отношения на вранье. Хватит с меня этой грязи.

— Прости, я обманула тебя... Приезжала Мария Волжанина и попросила забрать заявление на Игоря. Я не сказала тебе об этом, потому что боялась, что ты меня не отпустишь, а разговор должен был состояться. Я записала ее признание на диктофон… — вываливаю на Суржевского все, что произошло в машине. Кроме того, как Маша заперла меня. Не хочу его волновать. Все обошлось, никто не пострадал. Выдыхаем и живем дальше.

Суржевский слушает молча. Надеюсь, он не обижается на мой поступок…

— Вадим, давай всегда говорить друг другу только правду? — подхожу и кладу голову ему на грудь. — Если ты меня разлюбишь или захочешь чего-то нового, просто скажи мне об этом. Но не изменяй.

— А ты, готова хранить верность одному мужчине до самой старости? — приподнимает мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

— До самой старости? К чему эти громкие заявления? — хмыкаю.

— Почему громкие? Я на полном серьезе… — хмурится. — Ты готова быть со мной до самого конца? Но учти, я очень ревнив и люблю эксперименты в постели, — добавляет шепотом от которого по коже бегут мурашки.

— Я не даю поводов для ревности, — отвечаю также тихо. — Разве что иногда и только к одному…

— Что за новости?! — прижимает меня к стеклу и разводит руки в стороны, сдерживая и заглядывая в глаза.