Любовь одной актрисы

Ни одной накладки за весь срок его службы. Все было понятно и размеренно. Как заставить работать, как приучить, как выжать из рабов все соки, дать отдохнуть и снова пускать в расход. Некоторых рабов он перепродавал, если видел, что с ними не сладить. Но, к его чести следует сказать, никогда не бил. Их наказывали по-другому.

Он сам, своей рукой, ставил клейма, а потом уже, выждав несколько часов или дней – в зависимости от обстоятельств – с каждым общался лично. Лояльных, смирившихся или просто спокойных оставлял во дворце, но было таких немного. Люди, всю жизнь прожившие свободными, дорого ценили свою эту свободу. Как будто им было, что ценить.

Шарка их презирал. Для него, выросшего в песках, высокомерное и презрительное отношение к рабам впитывалось с молоком матери. Презирал, как коров с глупыми глазами или цепных псов, которые поднимают лай от пролетевшей в небе птицы. Но Шакра твердо знал, что о рабах, как о коровах или псах, надо заботиться. Толку от мертвого раба не будет никакого, а любого человека всегда можно использовать себе во благо.

Шакра не любил задерживать процедуру клеймения. Без нее по закону человек считался свободным, а после – все. Выбраться из песков законными способами раб не мог, да и сбежать было крайне проблематично. Через границу не пробраться – посты и охрана повсюду. Можно попробовать бежать через пустыни, дикие места, которых уже немного осталось, но человеческое тело не выдерживает ни солнца, ни яда песчаных сколопендр, которые нападают на любого, кто хотя бы кончиком пальца зайдет на их территорию. Это новым рабам объясняли сразу.

Бывали случаи, когда рабы добывали белые одежды, скрывали клейма и пытались пробраться через границы законно, притворяясь жителями песков, но сейчас и это стало невозможным. Каждый должен знать свое место, поэтому всех рабов опаивали. Понемногу, не очень часто, но крайне результативно. Травам, вызывающим тупое равнодушие и полное эмоциональное отчуждение, нашли применение.

Сейчас Шакра был раздражен вчерашней выходкой странной старухи. Она явно была не в себе. Конечно, рабы часто сопротивлялись процедуре клеймения, особенно когда понимали, что сейчас произойдет. Но от бабки в жуткой одежде никто не ожидал такой прыти.

Шакра потер скулу, на которой наливался дурным синим цветом фингал. Не-е-ет, этого так просто он не оставит. Пусть и старая, но до конца своих дней она будет жалеть о своем поступке. Он прекрасно знает, как это сделать.

Правда, этот новенький друг хозяина, которого представили как советника князя Заакаша, увел никчемную старуху куда-то и не дал как следует ее поучить. Но только князь обладал правом миловать – никак не этот выскочка. Поэтому на его просьбы и слова Шакра плевать хотел.

Бабка была помещена в комнату старших слуг и, видимо, там отсыпалась. Ее не было велено трогать и вообще подходить – только напоить и накормить, как проснется. Ага, сейчас. И накормим, и напоим. И чего этот советничек так вокруг нее прыгает? Может, родственница? Шакра призадумался. Может, лучше выждать? С другой стороны, она – уже рабыня, и именно он за нее отвечает. Так что перед князем он будет прав.

Шакра хмыкнул. Приказал подать отвар и черствый хлеб для бабки и сам отправился к ней. Надо показать мерзкой старухе, что шуток больше не будет. Да и в целом очень приятно видеть страх и осознание своего нового положения в чужих глазах.

***

Я проснулась уже давно и теперь просто валялась, думая о вчерашнем. Внимательно оглядела руку – небольшой ожог совсем не болел, но шрам в виде двух извивающихся змей был виден очень четко. Это теперь навсегда… Актеру нужно иметь чистую кожу, особенно на видных местах. В театре с этим строго. Да и само «украшение» мне не нравилось. Я осторожно прикоснулась к вспухшей кожей и тяжко вздохнула. Нет, ну как меня угораздило? Этот Зар что, не мог пораньше прийти?

Дверь скрипнула. В мою комнату ворвался сухой горячий воздух. В потоке света появился человек. Зар?

– Ну что, старая грымза, выспалась? – ласково прошипел незваный гость. Нет, это точно не Зар…

Он двинулся ко мне, держа в руках кувшин и хлеб, по всей видимости, хорошенько отлежавшийся в пыльной кладовке и ставший сухарем.

Я внимательно разглядывала вошедшего. Это именно он вчера с видимым удовольствием оставил на моей руке «подарочек». С-скотина!

Здоровый мужик, явно не меньше оборотня. Морда такая… паскудная. Видно, что человек крайне гибкой морали. Или вовсе с отсутствием оной.

Под его глазом блямбой мерцал синяк. Это я постаралась? Точно, я. Потому что он меня явно не хвалить пришел.

– Что, сука старая, пора бы тебе и…

– Молодой человек, – высокомерно перебила я сварливым голоском, – вы осознаете, что врываетесь в комнату к одинокой незамужней женщине и можете меня скомпрометировать?

Мужик озадаченно моргнул.