Любовь, опрокинувшая троны

– Та-ак… Печать царская, печать патриарха, печать Крутицкой епархии… Обыск, проведенный по повелению государя всея Руси… Федора Ивановича… «Которым обычаем царевичу Дмитрию смерть случилась». Исполнили сей сыск под надзором митрополита Сарского и Подонского Геласия, подпись, князь Василий Шуйский, подпись, окольничий Андрей Клешнин, подпись, дьяк Елизарий Вылузгин, подпись… Та-ак, и еще пять человек… – Монахиня промотала свиток дальше. – Та-ак… Учинен осмотр тела мальчика убиенного, горло перерезано глубоко, на вид семи годов… По приметам царевича, названным няньками, мамками, окольничим Клешиным и иными людьми исчисленными, а именно: родинка большая на носу справа, родинка большая на лбу высоко по правой стороне, родинка продолговатая на груди, да родинка с волосом на плече правом, волосы рыжие, глаза синие, одна рука длиннее другой, по приметам сим в убиенном мальчике царевича Дмитрия Ивановича опознать не удалось…

Инокиня Марфа громко сглотнула и продолжила чтение осипшим голосом:

– Однако же по показаниям угличан и дворни городской, сие тело царевича убиенного было в церковь Спасскую перенесено и таковым является…

Женщина откинулась от стола, пошевелила губами и изумилась уже вслух:

– Ай да Василий Иванович! Ай да князь Шуйский! И вправду о чести позаботился и лгать не захотел… – Она снова резко качнулась вперед: – Три печати… Подписи восьми знатных людей на местах… Документ для Священного Собора! Прямо глазам не верю… Братик, это все! Бориске Годунову конец!

Ссыльная крамольница крутанулась, подняла крышку стоящего у стены сундука, достала из него шкатулку с замочком, открыла, небрежно вытряхнула серебро и золото на тряпки, внутрь с необычайной нежностью положила доставленный Отрепьевым свиток.

– Сие сокровище пуще глаза своего беречь надобно, а не за пазухой таскать! Истреплется же! И первым делом списки с него сделать! Людьми достойными заверенные! – Женщина бережно спрятала шкатулку в сундук.

– И что теперь? – проводил ее взглядом Григорий.

– Теперь надобно подумать…

8 марта 1601 года

Река Выкса, Судин монастырь

Судинская обитель, несмотря на малость размеров, была твердыней. Земляной вал высотой в два человеческих роста, поверх которого стояла еще и бревенчатая стена с башнями на углах, мрачно смотрящими по сторонам черными глазницами бойниц. Правда, пушечных стволов из этих бойниц уже давно не выглядывало, сами стены почернели и обветшали, местами покосившись. Однако шпиль колокольни, что возвышался над этими стенами, был недавно окрашен в синий цвет и расписан золотыми звездами и потому выглядел совсем новеньким.

Ворота обители стояли раскрытыми настежь, так что путник в монашеской рясе, поверх которой был наброшен овчинный тулуп, без труда вошел на тесный двор, в котором едва вмещались церковь, две большие избы и конюшня. Под прочие хозяйственные нужды, вестимо, использовались стены и башни, каждая в три яруса высотой.

Путник поймал за руку бегущего с пустым ведром мальчишку простецкого вида:

– У меня письмо к инокине Марфе.

– Там она! – махнул рукой паренек и потрусил дальше.

Гость вошел в указанную избу, в сенях скинул шапку, постучал в левую дверь, заглянул:

– Прощения просим, мне сестра Марфа надобна.

– Напротив ее келья! Иди отсель! – замахали руками на вторгнувшегося мужчину монашки.

– Ага! – отскочил гость, развернулся и нахально сунулся в дверь по другую сторону сеней.

Сидящая там у окна женщина лет пятидесяти, одетая в серую рясу, повела себя куда спокойнее. Вернее – никак себя не повела, даже головы не повернула. В слабом солнечном свете, с трудом пробивающемся через двойную преграду из промасленного полотна, она старательно выбирала из берестяных туесков крохотные бисеринки, нанизывала на иглу, делала двойной стежок и снова принималась перебирать бисер.

– Сестра Марфа? – перекрестился гость. – Меня прислала с письмом сестра, тоже сестра Марфа, и тоже насильно постриженная. В миру она была Ксенией Шестовой, в супружестве Захарьиной, а я Григорий, из рода Отрепьевых.

Монахиня не отреагировала, и гость сунул руку за пазуху, достал свиток. Протянул женщине.

Но ту куда больше интересовал бисер.

Григорий подумал, что в десятилетнем своем заточении Мария Нагая перестала понимать, кто есть кто и что значат имена многих знатных людей, а потому уточнил:

– Ксения есть жена Федора Никитича, двоюродного брата покойного государя. И через него твоему сыну тоже родня.

– У меня нет сына, – негромко ответила монахиня. – Зарезали его в Угличе. Десять лет тому, пятнадцатого мая.

– Неправда, – покачал головой Григорий. – У меня столбец обыскного дела на руках. Не было в Угличе твоего сына, не опознали. Другой мальчонка погиб.

– Нет у меня сына… – эхом повторила монахиня. – Убили его в Угличе. Десять лет прошло, как убили.

– Неправда, – повторил Отрепьев. – Мы можем это доказать. Прочитай письмо моей сестры!

Однако инокиня снова вернулась к вышиванию.