Любовь плохой женщины

Джеральдин Горст рассеянно пригладила волосы на голове — примерно таким жестом гладят маленькую и не очень симпатичную собаку. Почему все часы в доме показывали разное время? Она закусила губу, чтобы сдержать раздражение.

Внезапный порыв ветра ворвался сквозь приоткрытую стеклянную дверь, принеся с собой яркий свет вечернего солнца, и надул парусом занавески. Он подхватывал со стола бумаги Джона, страницу за страницей, и швырял их в воздух. Свадебная фотография, стоящая в золоченой рамке на буфете, комично покачалась и упала.

— Крикни Люси еще разок, а? — попросила Джеральдин Джона, который бросился собирать разлетевшиеся документы. — Сколько она еще будет возиться? — В семь тридцать они должны были быть в Тилстоне, где давали «Йомена-гвардейца»[30]. Она задумывала этот поход в театр как семейное мероприятие, купила четыре билета, заранее предвкушая, как хорошо будет смотреться их сплоченная и впечатляющая группа. («Это Горсты», — будут шептаться зрители, толкая друг друга в бок при их появлении.) Но Доминик презрительно отнесся к ее затее и сказал, чтобы на него не рассчитывали. По зрелом размышлении Джеральдин пришла к выводу, что, наверное, это было к лучшему: существовал риск, что Доминик повел бы себя в театре вызывающе. Особенно если вспомнить его заявление, что Салливен и Гилберт — «полный отстой». Потом Люси сказала, что так и быть, она поедет в театр, но только при условии, что они возьмут с собой Джасинту. Кого? Клеменси Чепмен? Даже имени этого не произносите! Клеменси Чепмен может идти к черту. Люси не было никакого дела ни до Клеменси Чепмен, ни до Сары Брук.

Джон тут же вышел в коридор, чтобы позвать дочь. Он был рад возможности хотя бы на короткое время исчезнуть из поля зрения раздраженной жены. Она была обижена на него, а когда Джеральдин обижалась, это было заметно. Поездка в Шотландию, предполагаемое отсутствие Джона большую часть времени, возросшее бремя хлопот и обязанностей Джеральдин стали ядром, притянувшим к себе все ее недовольство и возмущение. И об этом недовольстве и возмущении она давала знать ежеминутно, ежесекундно. Будучи несгибаемой, целеустремленной женщиной, она целиком отдавалась тому, чтобы до всех донести свои чувства. И отвлечь ее могла только новая причина для неудовольствия. Шотландский кризис не будет забыт до тех пор, пока ею не овладеет идея отремонтировать ванную или переделать кухню или пока она не осознает потребность полностью сменить свой гардероб. И у Джона уже не было надежды на то, что когда-нибудь она будет всем довольна.

— Она скоро спустится? — потребовала отчета Джеральдин, когда Джон, все еще сжимающий в руке бумаги, вернулся в гостиную.

— Да-да. — Несмотря на то что дочь не удостоила его ответом, он ощутил сквозь двери в ее комнату некоторую напряженность, какое-то движение и понял, что она, по крайней мере, слышала его вопрос.

— По дороге нам надо будет забрать Джасинту. На это уйдет не меньше десяти минут. Столько хлопот! Неужели ее родители не могли… Хотя, конечно, мы ее пригласили. Так мы совсем опоздаем. Как же все неудачно складывается!

Она представила, как их маленькая компания робко прокрадывается в небольшой зал, где плотно задернутые жалюзи на высоких окнах обеспечивали должный сумрак. Она увидела сцену и на ней — ярко освещенное пятно, внутри которого двигаются участники местного драматического кружка, одновременно знакомые и странно чужие в театральных костюмах. Вот она сама пробирается между складными стульями, задевает невидимые колени, наступает на невидимые туфли и ботинки: «Простите… Простите… Извините, пожалуйста…» По рядам пробегает возмущенный ропот. «Кто же это так опоздал?» — «И вы еще спрашиваете?» Джеральдин уже была готова отменить мероприятие, которое было безнадежно испорчено, еще не начавшись. От раздражения она чуть не плакала.

— Успеем, — беспечно сказал Джон, которого не волновал его статус в глазах местной общественности и не интересовало мнение соседей. И он вполне был согласен с Домиником относительно лирики Уильяма Швенка Гилберта и музыки Артура Сеймура Салливена. Хуже всего в них было то, что они застревали у тебя в голове, доводя до сумасшествия: Джон знал, что и неделю спустя после концерта он будет против воли напевать про себя старинные комические куплеты про печального и молчаливого гвардейца, тоскующего о любви дамы. «Однако лучше гвардейские куплеты, — решил про себя не лишенный своеобразного чувства юмора Джон, — чем стишки о птичках или трех веселых школьницах…[31]»

— Честно сказать, мне эта Джасинта Эйнсли не очень симпатична, — призналась Джеральдин. — Маленькая нахалка, на мой взгляд.

— Все школьницы такие.

— Извини, не расслышала, что ты сказал?

— Да так, ничего.