Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

«Невозможно было найти в его особе никаких изъянов от пят до кончиков пальцев и до макушки его головы… Его взгляды, его движения, малейший изгиб его тела – все в нем было восхитительно».

Сэр Джон Юиз разделял всеобщий восторг:

«Все в нем было изящество и красота… Особенно восхитительны и женственны его руки и ноги».

Уже упоминавшийся нами лорд Кларендон рассказывает о том впечатлении, которое производил Вильерс, когда начал показываться на людях: «Все взгляды, горевшие любопытством, направлялись к этому существу, самому редкостному, которое когда-либо создавала природа. Те, кому внушала опасения его близость с королем, пытались несколькими нападками унизить его женственность, но они быстро замечали, что за этой маской скрывалась столь устрашающая отвага, которая не позволяла порицать его слишком изящную внешность». Как отметил еще один современник, «он показал всем, что его смелость преобладала над его мягкостью».

Даже королева, казалось, забыла о своих пророчествах и предпочла не вредить молодому красавцу. Она относилась к фавориту по-матерински, ибо тот весьма умело служил посредником между ней и королем, и в письмах называла его «мой песик».

После возвращения из Франции Джордж не переставал оттачивать свое мастерство фехтовальщика, танцора и придворного кавалера. Но прежде всего он вызывал восхищение своей любезностью, ровным нравом, изысканным тактом, как бы забывая о своем могуществе. Казалось, ему нравилось не унижать других, а излучать счастье вокруг себя. Некоторые историки считают, что Вильерс оставил бы по себе добрую память и вписал в анналы истории несколько славных строк, если бы его повелитель был сильным человеком, способным держать его в узде. Но воспитанный на античных авторах Иаков забывал, что тогда молодые прекрасные атлеты с религиозным рвением внимали речам мудреца. Он же стал королем, который служил интересам своего фаворита.

В начале 1617 года король произнес перед Государственным советом самую странную речь, которую когда-либо слышали его советники: «Я, Иаков, не являюсь ни богом, ни ангелом, но человеком, подобным всем прочим. Отсюда, я поступаю как человек и оказываю свое предпочтение тем, кто мне дорог. Будьте уверены, что я люблю графа Бекингема более, чем кого-либо в мире, более, чем всех вас, присутствующих здесь… Меня не обвинят в этом, ибо Иисус Христос поступал так же. У Христа был сын Иоанн, у меня есть мой Джордж». Короче говоря, он полностью уподобился римскому императору Адриану, влюбленному в прекрасного юношу Антиноя[7] и учредившего его культ. Дружба и отеческая нежность монарха превосходила все мыслимые пределы. Как писал придворный сэр Джон Огландер, «я никогда не видел влюбленного мужа, окружавшего свою прекрасную супругу такой заботой, каковой, я видел, король Иаков окружал своих любимчиков, в особенности герцога Бекингема».

Недовольство против фаворита возникло намного позднее, а вначале склонность короля приблизить к себе красивого юношу, похоже, мало кого смутила, и наличие любимчика воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Внезапный взлет поначалу не вскружил голову и самому Джорджу. Он не пошел по пути капризных юношей, отравлявших своими прихотями и необъяснимыми сменами настроения жизнь своих покровителей в преклонных летах. Напротив, его веселье, шутки и искренние порывы сердца украсили собой, подобно многоцветной палитре увядающей листвы, осень жизни дряхлеющего короля. В этом отношении, можно сказать, Иаков оказался самым счастливым правителем из династии Стюартов.

В качестве главного конюшего Вильерс заведовал всеми лошадьми и псарнями короля. Можно представить себе, сколько счастливых часов, подобно Людовику ХIII и Люиню, провели они вместе на охоте или в манеже, где Джордж поражал короля совершенством своей верховой езды. Впоследствии в замке Апторп был обнаружен потайной ход, который вел из комнаты Вильерса в покои короля. Между ними велась обширная переписка, довольно хорошо сохранившаяся. Вот что писал Джордж Вильерс своему благодетелю: