Любовь под боевым огнем

В несколько минут, если не мгновений, траншейные теснины наполнились убитыми и ранеными. Из них образовался помост, по которому одолевшая сила ринулась к следующей траншее. Вскоре в ее власти очутилась мортирная батарея. Грозные клики и завывания разлились неудержимой волной. Завывали и женщины, явившиеся сюда со своими мужьями и братьями за сбором трофеев. Концерт вышел потрясающий!..

В первые моменты бешеного натиска траншеи впали в своего рода затмение, но паника не успела овладеть ими, как нашелся ротный, спокойно отчеканивший грозную команду:

– Рота, пли!

Раздался сухой дружный треск.

– Рота, пли!

Треск раздался еще дружнее, новая команда – и вихрь дикой свирепости быстро смирился. Людской поток встретил преграду. Завывание замолкло. Роты окрепли, и дальнейшая инициатива боя оставила теке. Они дрогнули и бросилось обратно нестройным уже полчищем к траверсам и проломам в стенах. Дежурившее в воротах четверовластие забыло при этом о своем обещании рубить головы трусам. Впрочем, где же трусы? Бежавшие несли с собой весть о победе.

Однако следом за ними грянули тысячи выстрелов. Взревели батареи, траншеи же и редуты опоясались линиями беспрерывного огня. К небу поминутно взлетали раскаленные дуги, и, наконец, все оркестры играли марш добровольцев…

Вылазка была отбита, но командующему не с чем было поздравить свой отряд. На месте апшеронского знамени лежали трупы знаменщика Захарова, командира батальона князя Магалова и двух субалтернов. Четырнадцатой роты не существовало! Она образовала груду тел, рассеченных страшными ударами. Счастливым обладателем знамени сделался батырь Бегенджи, передавший его в руки сардара.

Не удалось и начальнику артиллерии правого фланга поразмяться возле своих батарей. Он пал первым под ударами теке. В спутники с собой в дальний мир он взял нескольких офицеров и врача Троицкого. В руках нападавших побывала вся мортирная батарея, но, не зная ей цены, они разметали ее, как негодные горшки, в которых пекут чуреки. Напротив, горное орудие – без замка – они унесли в крепость с большим почетом.

Решившись истребить в эту ночь весь русский отряд, сардар выслал большую силу и против правого фланга редута, которым командовал опытный морской офицер. Неизменно хладнокровный, он решил подпустить врага на возможно близкое расстояние. Его башня молчала, хотя над затравкой каждой пушки тлел пальник, а линии берданок смотрели в упор нападавшим. Три раза подступали теке к башне и три раза отходили с досадой и огорчением. Если бы оттуда послышался хотя один ружейный выстрел, нападающие ринулись бы всей массой; теперь же эти молчаливые жерла наводили необъяснимую панику. Наконец теке решились броситься во что бы то ни стало, но в это самое мгновение стихнул в траншеях боевой клич теке и взамен его полились звуки оркестров.

Штурм правофлангового не состоялся!

Красный Крест и врачи отряда работали в эту ночь не покладая рук, а отец Афанасий, переходя от одного умирающего к другому, припадал к их головам и беспрерывно читал отходные.

Убитых было сто человек!

XVIII

Строгий артиллерийский огонь в ночь на 29 декабря видело все Самурское, в котором не оставалось и сомнения в сильной неприятельской вылазке. Кому она принесла победу, кому поражение? Сырое туманное утро не позволяло переговариваться гелиограммами, а одиночным джигитам или казакам не представлялось никакой возможности прорваться сквозь толпы рыскавшего неприятеля.

На всякий случай из Самурского вышел резерв, а с ним и Можайский, которого манило в лагерь осады безотчетное стремление к опасности. Подобное стремление свойственно и понятно сурово-любознательным натурам. Навстречу этой колонне показался из-под Голубого Холма кавалерийский отряд с князем Эристовым во главе. Увидев Можайского, он пересел в его экипаж.

– Весь лагерь под беспрерывным боевым огнем, – сообщил он с первого же слова. – У нас нет даже свободной силы для охраны вагенбурга.

– Что вас так сильно разогрело сегодняшнею ночью?

– Обыкновенное повторение всех наших войн – пренебрежение к неприятелю и потом горькая за то расплата. Не может же командующий следить за каждым шагом. В прошлом году мы двинулись за эти стены, не справившись, что за ними – ковыль-трава или тысячи головорезов. Казалось бы, достаточно и этого горького опыта, а между тем, вероятно, мы и сегодня не заложим секретов на ночь, точно впереди траншей находится для наблюдения за порядком околоточный надзиратель. У нас есть прекрасные фонари для освещение больших пространств, но мы забыли поставить их на место.

– А как велики вчерашние потери?

– Небывалые в Средней Азии! Судите сами: мы потеряли знамя, пушку, пять офицеров и одними убитыми более ста человек. Много голов унесли в крепость – это очень обидно!

– Что говорит Михаил Дмитриевич?

– Молчит. Впрочем, когда мы выступали навстречу вам, то Куропаткин готовился уже к поминкам. Кажется, военный совет решил для поднятая духа в отряде разгромить сегодня все отдельные форты.

В это время свист гранаты вызвал у князя гневное восклицание:

– Подлецы! Нашими же гранатами да нас же и бить!