Любовь с алкоголем

— Шампанского! — вызывающе сказала Славица, но тут же подумала: «Если я буду так себя вести, то никакого удовольствия от встречи не получу. Я будто с ним на поединок еду», — и она повторила дружелюбней:

— Давай, а? Шампанское хорошо…

Он усмехнулся и вышел.

«Почему же мне грустно, вспоминая братика моего, вот такого вот, в белой рубашечке, перед армией, в середине шестидесятых. Время-то было веселое, он был веселый, я пела-плясала маленькая. Может, потому что, по сравнению с тем временем, сегодня он хуже. То время как эталон. И он будто не выдержал экзамен. Не оправдал каких-то моих представлений о нем. А я сама оправдала, о себе представления-мечтания, а?» Даглас вернулся, поставил пакет в багажник.

— Как твоя лаборатория, Даг… Вильям?

— О'кей, если не считать, что померла моя любимая мышь.

— Фу, ты мышей любишь?!

— Ну, это была специальная. Это же не уличная какая-то мышь. Они у нас чистенькие. Та была беленькая с черным хвостом. На задние лапки смешно вставала… Я, правда, после знакомства с тобой очень захотел иметь живую норку, какая-то идея фикс. — Он потрогал пелерину, лежащую на коленях Славы.

— Чтобы пытать ее, представляя, что это я!

— Я об этом не подумал. Может… Мне просто хотелось, чтобы она там была. Я часто остаюсь ночевать в лаб. Ну, вот она бы там со мной была…

— В клетке.

— Без клетки она бы убежала. Как ты.

Они ехали маленькими улочками лос-анджелесской резиденционной озамоченности. Слава забыла дом Дагласа, и сейчас, приближаясь к нему, в памяти возникали не визуальные образы, а мысли и фразы, которые приходили в голову, когда она была в нем, — «сумасшедший дом… поэма По «Ворон»… я никогда не видел живой норки… ты видел мертвую на мне…» Она увидела черный, как бы немного вне фокуса, дуб с голыми топорщившимися ветками.

— Вы нашли тогда кольцо твоей матери? — Они уже шли по дорожке из битых кирпичей, и безумная трава росла вокруг, нежно-колко касаясь, задевая ноги.

Даглас включил свет — желтые лампы, спрятанные в траве вокруг бассейна, прожектор на углу дома и напротив, на дереве: опущенные вниз, они осветили бассейн. Он был без воды.

— Работа не закончена. Там оказалось что-то неисправно. Так что он такой вот.

В углу бассейна, в кучу, были сметены листья, падающие с ивы на краю, да и со всего участка, видимо.

— Давай здесь посидим. Выпьем здесь. — Слава уже сидела на металлической скамье. — Дааа, жутковато тут. Я тебе тогда сказала, а ведь был день, сейчас, вообще, «триллер»…

— Я принесу бокалы. — Даглас ушел, оставив на столе бутылку шампанского, унеся с собой пакет, в котором, Слава заметила, было еще две бутылки.

Со скамьи ей не было видно дна. «Ничего не стоит убиться насмерть, бросившись вниз, на кафель… Почему такие мысли приходят мне в голову?..» Даглас нес два бокала и вазу с цветами. Низкая, он держал ее под самое горлышко, будто просто букет.

— Как можно быть химиком, если так любишь… флору и фауну? — Слава потрогала головку лилии, букет был из лилий и синего ириса.

— А может, и надо именно быть химиком, чтобы по-настоящему любить. — Вильям уже открывал бутылку, и шампанское пеной выплеснулось на стол, забрызгав низко опущенные цветы.

— Ну, та к тебе достали норку?.. Должно быть, дорого живая. Неужели ты бы отказался проделать на ней какие-нибудь опыты?! Превратить, например, ее мех в синий! Как эти вот ирисы. — Слава выдернула цветок из вазы, понюхала. — Ты помнишь цветочную революцию шестидесятых годов?

— Я как раз в университет поступил в шестьдесят девятом году.

— Недавно по ТиВи была передача о тех временах. Интервью с бывшими студентами… Какие они, в большинстве своем, сделались жирными, не внешне, а духовно. Сытые продавцы страховок. А в хронике тех лет* безумные, вопят, с ума сходят, протестуют! В университете, в Беркли…

— Ну, я-то скорее принадлежал к ребятам типа… Джона Вотерза, знаешь, «Пинк Фламинго» фильм его? Так что мне уже тогда все их вопли казались детским садом. И «Битлз» тоже…

— У меня шестидесятые вызывают смешанное чувство любви и раздражения. Как будто что-то, что я очень любила, на что надеялась, не получилось, не оправдало себя. И грустно. Как вот, когда понимаешь, что мечты… они только мечты. То есть необязательно, чтобы они осуществлялись. Мечты, чтобы мечтать… Конечно, разве можно пройти через жизнь, то есть через все в ней дерьмо и лицемерие, сохраняя, так сказать, блеск глаз и души юности? А для меня, наверное, идеалы юности вечны… Покажи мне фильм, который ты здесь снял. — Слава допила шампанское в бокале, сама налила себе еще.

Даглас сидел, опершись локтями о колени, перебирая пальцами тонкую ножку бокала, глядя за бассейн, на другую его сторону, где стояла ива.

— Навряд ли тебе понравится. Главный персонаж в нем моя мама.

— Наоборот! Мы о ней столько говорили. Я ее хоть увижу в действии.