Любовь с алкоголем

Славка уже играла в его спектакле. В Гоголевском «Ревизоре», малюсенькую роль жены… судьи, что ли, она и не помнила. В общем, в сцене, когда все местные лизоблюды являются поздравлять мамашу с удачной партией для дочери. И Славка тоже являлась. Выходила на сцену в черном элегантном платье и сыпала язвительно любезностями. Ну, это Ганчев придумал, что жена судьи будет такая вот, может, единственная среди всех, наплевавшая на городничего и его жену. Потому что красивая и молодая, наверное. Во всяком случае, в «Лос-Анджелес Таймс» критик театральный Лоренс Андерсен отмечал именно Славкино явление на сцене. Спектакль продержался две недели, и в один из вечеров, когда на представление явился единственный зритель, был снят с программы Орфейского театра на пятьдесят восемь посадочных мест.

Время от времени, когда Ганчев совсем не мог оплачивать домик, который снимал в Санта-Монике, он устраивал курсы актерского мастерства. Сидя в позе будды в большой своей комнате, он веселил актеров шуточками, а иногда аккомпанировал себе на гитаре. «Я, конечно, не Ли Страсберг, но у меня и цены не такие, а!?» (В студию Ли Страсберга иностранцев не принимали, вместо портретов актеров стены там были оклеены расценками.) Когда Ганчев мог позволить себе расслабиться, заработав уроками фехтования, он организовывал прослушивания для будущих спектаклей, устраивал репетиции фантомных постановок. И звонил Славице: «Славка, мы славяне!»

Славица приехала последней — все актеры сидели уже на полу в позах лотоса. День был бесплатный, поэтому всех было много. Ганчев уже раздавал какие-то тексты, распределял роли, как будто звания назначал. Все у него приобретало невероятную значимость и генеральную ответственность. Славка старалась не смотреть ему в глаза. Ей почему-то всегда представлялся его маленький детский член. Жалостливо сморщенный. Она никогда не видела его член! Видимо, так вот, мысленно, она мстила ему за фамильярность, за хлопанье по плечу, за вечное «Мы славяне!»

Ей пришлось перешагивать через ноги и сумки рассевшихся кругом актеров. И Ганчев отпустил пару шуток по поводу ее юбки. Она махнула рукой — «Джордж, я только пришла!» — и хотела занять место у стены. Но Джордж Ганчев хлопнул в ладоши и, выбросив руку вперед, на Славку, указательным в нее, объявил, что ее опоздание будет сюжетом для первой мизансцены.

— Славка! Вот ты опоздала, да и теперь повтори свой вход, но только так, чтобы мы все поняли, догадались из твоего поведения, что ты делала только что любовь! Давай, еще раз войди.

Славка так и не села, опять переступая через людей и сумки, пошла к дверям, думая, что если бы кому-то пришло сейчас в голову сунуть руку ей под юбку, он или она убедились бы, что она… Ей было мокро внутри. «Может, подойти к Ганчеву и задрать перед ним юбку, прямо перед носом?.. Я хоть и не делала, Джордж, любовь в полном смысле слова, но удовольствие получила смертельное. Даже зря, что так… Страшно, так…»

— Джордж, а что если она действительно только что делала? — крикнул кто-то сообразительный.

— Ну, тем легче ей будет изобразить, — хитро улыбался усами Ганчев, сузив глаза, как монгол. — Выйди, выйди на улицу! — крикнул он Славке, стоящей у двери.

Славица вышла на крыльцо. Небо Санта-Моники было чернильного цвета с черными расплывающимися кляксами туч. Пальмы здесь были высоченные, и ветер с океана трепал их макушки. Славка подставила лицо бризу. Ее уже несколько раз окликнули из дома. Она не отвечала. Порыв ветра опять качнул пальмы — они вздыбили свои патлы, но тут же безвольно уронили. «Зачем, зачем — я уже никогда не буду актрисой. Как я никогда не буду маленькой. Обидно, но надо быть взрослой и отказаться от детских мечтаний». Скуластая девушка шла к машине, и ветер холодил подкладку ее юбки. Она тихонечко смеялась и плакала в то же время и шла, чуть балансируя, будто по канату.

22