Любовь Стратегического Назначения

Я поворачиваю голову влево. Так и есть. Это Гапонов. Злобный смешок выдал его за несколько секунд до этого. Я не знаю, кто он и чем занимался раньше. Я знаю другое — как только Гапонов появился в нашем отделении с колотой раной в области живота — он принялся всячески испытывать мое терпение. Он ставит мне подножки, толкает в спину, сыплет перец в мою еду, и вот в очередной раз решил повеселиться. Я смотрю в его светлые пустые глаза. Он улыбается. Улыбается все шире и шире. Я отворачиваюсь.

— Чухан, — говорит он вдруг ласково, — будешь мне яйца лизать.

Он говорит это негромко. Но по наступившей тишине я понимаю: услышали все до единого посетители столовой. В этой тишине отчетливо слышно, как я беру с мокрой стойки еще один стакан, с вязким «чмок» он покидает своё место и опускается на мой поднос. Боковым зрением я вижу, что люди с обоих концов очереди внимательно смотрят на меня. Я — точка преломления их взглядов. Они чего-то ждут. Наверное, я что-то должен сделать сейчас. Но я не знаю, что именно, и просто смотрю на новый, полный компота стакан. Гапонов, который, как художник, решил довести вылепленную им ситуацию до завершения, наклонился и с явным удовольствием плюнул в мой стакан. «Гений осквернения», — пронеслось в моей голове непонятное словосочетание.

«PAUSE»:… Я вспомнил книгу, которую читал примерно за неделю до случая в столовой… Книга называлась «Библия», и там был такой совет: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую».

И я вдруг подумал: «Если Гапонов плюнул в мой компот, может, мне нужно взять другой стакан? Пусть он и в него плюнет? Может, этого все стоят и ждут?»

Я поставил стакан с плавающей на поверхности компота слюной на полку и взял взамен новый.

— Извините, — сказал я стоящему впереди огромному мужику, — можно пройти?

Мужик секунды две задумчиво смотрел на мое правое ухо. Потом повернулся к стоящему впереди:

— Ну ты думаешь шевелить булками?

Булками зашевелили все, и живой конвейер снова пришел в движение. Я заметил: облегченно переглянулись две поварихи, и, выбравшись из очереди, натолкнулся на острый взгляд молодой медсестры, которую время от времени встречал в коридорах. Кое-что в ней было: слишком — слишком черные глаза, слишком черные волосы, слишком темная помада, и белый халат только подчеркивал этот контраст. Она смотрела мгновение, потом повернулась и вышла, прижимая объемистую папку с бумагами к животу.

Стучали ложки. Все сосредоточились на еде. Хотя, нет. Время от времени я ловил на себе странные взгляды.

Гапонов сел так, чтобы я его видел, и улыбался, демонстративно облизывая ложку со всех сторон.

— Ну ты, браток, мальчиш-тормозиш… — за мой столик, шумно дыша, присел Петрович (так его все тут называют). Он рыхлый такой себе дядька с отдышкой. Я понял, что мой завтрак пройдет немного не так, как я хотел.

— Гапон же на тебя наехал… при всех… — паузы в его речи возникали в тот момент, когда Петрович хватал воздух ртом, отправляя кислород в свои зажатые обширным телом легкие. Одышка — не единственная особенность Петровича. У него еще не в порядке с чем-то в животе. Отчего он систематически попукивает. Ко всему прочему он вечно старается вникнуть в проблемы других, помочь советом… Всезнающий, всё понимающий, сердобольный Петрович. Вот так вот, сердобольно попукивая, он и подсел за мой стол.

— Он же тебя оскорбил… а ты… не ответил…

Я молча отодвинул поднос с едой. Особенности пищеварения моего непрошеного соседа активно воздействовали на мои органы обоняния и, возможно, зрения; мне вдруг показалось, что воздух вокруг нашего столика начал сгущаться. «Всё, — подумал я, стараясь дышать через рот, — позавтракал».

— Ну? — сдавленно произнес я.

Петрович, чавкая, пережевывал кашу. Губами при этом он выделывал нечто странное — складывалось такое впечатление, что эта часть лица живет сама по себе, отдельно от всего остального: носа, ушей, глаз…

— Что, ну? — роняя гречку изо рта, спросил он. — Нужно было ответить!

— Подставить другой стакан? — спросил я, внимательно глядя на крупинку, прилипшую к подбородку Петровича.

— Что? — Петрович перестал жевать.

— Ничего…

— Нужно было послать его подальше… — Петрович отодвинул пустую тарелку и придвинул следующую. Делая вид, что оглядываюсь по сторонам, я отвернулся и сделал отчаянную попытку вдохнуть как можно больше кислорода: мне уже стало казаться, что соседние столики начинают искажаться в струящемся воздухе.

— Или послать… Или дать ему по морде… Или по яйцам… — советовал Петрович, вытирая тыльной стороной ладони рот.

— Зачем? — спросил я и увидел Гапонова, который уходил из столовой, оглядываясь на меня.

— Вот дурак… Все будут думать теперь, что ты слабак, понял? Уважать перестанут… Заставят носки стирать…