Любовь в Буэнос-Айресе

— Гладис! Уже почти десять часов, просыпайся.

— Дай мне еще поспать.

— Нет, не дам. Потому что ты переспишь, и у тебя пропадет аппетит. А я приготовила кое-что, что ты любишь.

— ...

— Девочка, ну же, вставай. А я пока пойду сварю тебе крепкий кофе.

— Еще минуточку, ну пожалуйста...

От долгого поста память слабеет. Если завтракать поздно, к обеду аппетит еще не нагуливается. Если память подводит ее и она не может вспомнить, что же такое он должен был сдавать сразу по окончании тех пасхальных каникул, то, вероятно, это не столь важно; однако если жена ветеринара подходит к ней, чтобы спросить нечто в том же роде, а ответа все не следует, извинением может служить то соображение, что с течением времени многое забывается. Если же, напротив, минуло всего несколько часов, можно вспомнить все до мельчайших подробностей[27]. И попроси жена ветеринара описать в мельчайших деталях то наслаждение, которое он доставил Гладис минувшей ночью, — ее, как замужнюю женщину, вряд ли бы что-нибудь могло смутить, и она дослушала бы все от начала до конца. Однако заяви та, что не верит, будто у Гладис был ночью молодой человек (поскольку ей доподлинно известно, что когда девушка проснулась, его рядом не было), не нашлось бы никакого подтверждения, что этот студент, источник стольких иллюзий, вспомнил о ней — на расстоянии тысяч километров — в эту самую ночь. В действительности, в этой комнате не раздалось ни единого его нового слова, переданного по телепатической волне. Вспоминаются лишь те немногие, что были сказаны им в тот день их первой встречи; о второй встрече, в Вашингтоне, когда он пришел со своей невестой, воспоминаний не сохранилось: в памяти запечатлелось лишь приятное. Но даже если придавать значение только приятным словам, лучше вспомнить те, что довелось ей выслушать в других обстоятельствах и иных местах, к примеру, в Акапулько. Если завтра, в субботу ночью сон опять будет долго не приходить к ней, можно будет воскресить в памяти эти слова и постараться не упустить ни малейшей подробности тех встреч. Поскольку в Акапулько сама природа предоставляет самый чудесный антураж для всевозможных любовных приключений, как со счастливым, так и с печальным финалом.

Глава V

Мнимый магнат(входя). Кис-кис... мяу... Как тут без меня моя кошечка?

Джин Харлоу(вся искрящаяся серебром, в белом атласном платье и серебряных туфлях, резко оборачивается, выкидывая вперед руку с карандашом для глаз, точно со стилетом).

Я тебе уже тысячу раз говорила, чтобы ты не смел разговаривать со мной, когда я делаю себе брови!

Мнимый магнат. Помнишь, что я тебе рассказывал на прошлой неделе, киска?

Джин Харлоу(вновь поворачиваясь к своему отражению в зеркале с хромированной рамой). Я не помню даже того, что ты произнес минуту назад.

Мнимый магнат. Ах так?.. Вы себя в последнее время ведете очень плохо, моя уважаемая леди. Мне это начинает надоедать.

Джин Харлоу. Хм... и что?

Мнимый магнат

. Я тебе скажу, что. Главный здесь я. Я все оплачиваю. А ты выполняешь мои распоряжения.

Джин Харлоу. Ты с кем разговариваешь?! Я тебе не твоя первая дуреха жена из Монтаны!

(«Ужин в восемь часов», Метро-Голдуин-Мейер)

Буэнос-Айрес, 8 мая 1969 года

Кабинет в Отделении полиции. Справа, у незашторенного окна — современный письменный стол с телефонами, пишущей машинкой и магнитофоном; слева — стол меньших размеров, на котором стоит всего один телефонный аппарат. Непонятно, день сейчас или ночь, поскольку, несмотря на отсутствие штор, обзор сквозь окно отрезан опущенными жалюзи; на обоих столах горит по лампе. Сидящий за большим из столов мужчина средних лет в безукоризненном костюме пытается сосредоточиться на чтении статьи, озаглавленной «НАЛЕТ ИЗРАИЛЬТЯН НА ПОРТ-САИД», которая напечатана на первой полосе свежей газеты.

Помощник (пожилой, седовласый и рыхлый, козырьком защитив глаза от бьющего света лампы, отвечает по телефону). — Да, да, сеньорита. (Обращаясь к начальнику.) Это вас. Какая-то женщина.

Офицер (поднимая трубку). — Слушаю.

Голос в телефонной трубке (неразборчиво).