Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

❖ моего отца за то, что когда-то давно, на мое совершеннолетие подарил самоучитель итальянского языка, скромное владение которым добавило множество ярких красок в мою жизнь;

❖ Венецию – за постоянное вдохновение!

Памяти моей мамы, любившей книги и театр, и подарившей мне много лет назад первую поездку в Венецию…

Ольга Никандрова, апрель 2024, Санкт-Петербург

Итальянская актриса и русский художник: жизнь явная и тайная

Послесловие редактора

Несколько лет тому назад я обратился к своей доброй знакомой, русистке Марии-Пии Пагани с предложением рассказать о русских сюжетах вокруг великой актрисы Элеоноры Дузе (1858–1924). Их набралось немало.

В самом деле, у Дузе возникли свои собственные, «интимные», отношения с русской публикой. Она ее хорошо чувствовала, часто с благодарностью вспоминала о ней как о публике необыкновенно теплой, утверждая, что у нее есть две любимые аудитории: конечно же, родная итальянская и русская.

В России у нее нашелся первооткрыватель, который решительно отстаивал свои права. Это писатель-италофил А.В. Амфитеатров (окончивший свои дни в эмиграции в Италии), который видел актрису в 1886 г., еще до ее русских гастролей. Свой приоритет он утверждал, сравнивая себя с Колумбом:

Написал я тогда [в 1886 г.] в «Русские ведомости», конечно, огромнейшую и вдохновеннейшую статью о Дузе. Увы! Сухая редакция скучной газеты либеральных профессоров-материалистов безжалостно сократила этот мой гимн и обесцветила его в рассудительную рецензию. Тем не менее с гордостью могу похвалиться, что это было первое русское газетное слово о Дузе. Я открыл ее для русской печати, как Колумб Америку. И если затем русскую славу «великой Элеоноры» утверждали и более авторитетно связали с нею свои имена другие толкователи, то ведь и Колумб был оттерт от чести быть крестным отцом открытого им материка позднейшим описателем Америго Веспуччи[564].

Первые гастроли Дузе в России пришлись на зимний театральный сезон 1891–1892 гг. Отзыв о них оставил сам Чехов, сообщавший из Петербурга 17 марта 1891 г. (в частной переписке, не для публики):

Я по-итальянски не понимаю, но она так хорошо играла, что мне казалось, что я понимаю каждое слово. Замечательная актриса. Никогда ранее не видал ничего подобного. Я смотрел на эту Дузе и меня разбирала тоска от мысли, что свой темперамент и вкусы мы должны воспитывать на таких деревянных актрисах, как Ермолова и ей подобных, которых мы оттого, что не видали лучших, называем великими. Глядя Дузе, я понимал, отчего в русском театре скучно[565].

После первых гастролей Дузе приезжала в Россию еще дважды, в 1896 и в 1908 гг., каждый раз восхищая зрителей и порождая массу рецензий, отзывов, воспоминаний.

В итоге М.-П. Пагани подготовила сборник разного рода своих статей, которые я перевел на русский, с названием «Русский венок для Элеоноры Дузе» (М.: Старая Басманная, 2019). Однако я не знал, что главный «русский венок» для нее был впереди… Я не подозревал, что за «ширмой» ее первых гастролей в России скрывался ее русский возлюбленный…

Во время подготовки сборника Пагани на моем письменном столе лежала редкая английская книга, воспоминания русского венецианца, художника Александра Николаевича Волкова-Муромцева (1844–1928), вышедшая в Лондоне спустя несколько месяцев после его кончины[566]. В этой книге была целая глава, посвященная Дузе, которую по моей просьбе, перевела Ольга Никандрова – ради любви к Венеции. Живой слог, яркие детали, интересные подробности.

Описание первой личной встречи с Дузе мемуарист начинает так:

Мы поговорили о ее делах и я понял, что они не вселяли надежды, а скоро убедился, что она вовсе неспособна ими управлять. Организовывать, смотреть вперед и заниматься счетами не было ее сильной стороной, и, хотя ее актерство всегда было сдержанным, к сожалению, что касается ежедневных дел и мнений все было наоборот – слишком преувеличенным под влиянием мимолетного впечатления…[567]

Далее Волков[568], в этом же ключе, излагает, как он принялся помогать актрисе, как давал ей разнообразные советы, подсказывал логистику гастролей, включая, в первую очередь, те первые русские, зимнего сезона 1891–1892 гг. Когда актрисе стало невмоготу жить в снятом ей доме в Венеции, он даже предоставил ей кров в своем венецианском особняке, Палаццо Волкофф. Мемуарист цитировал ее письма, пересказывал отзвуки публики, позднее с горечью следил за закатом ее творческой карьеры.

Перевод этой главы вышел в составе «Русского венка…», но мы с О. Никандровой увлеклись этими воспоминаниями и подготовили отдельный том Волкова на русском[569].