Любовничек

И вот я нависаю над ней, снова и снова врываясь внутрь. Она стонет, и иногда мне кажется, что это боль, но это не боль, это что-то совсем другое.

Я начинаю двигаться на максимальной скорости. Я смотрю то на ее лицо, но на груди, то ниже.

- Кончать в тебя? Или как? – хриплю я, опускаясь на нее.

- На лицо… - это почти приказ, я достаю член и, сняв презерватив, сажусь над ней, мастурбируя.

Секс – это во многом запахи. И я запомнил этот пряный запах – летнего города, ее духов, ее пота, ее тела.

Потом я целовал ее липкое лицо, лаская грудь и живот. Лена лежала молча, тяжело дыша.

Мы покурили, и она сказала, что, наверное, пойдет. «Наверное, иди!» - я выдал ей свежее полотенце, Ленка искупалась и убежала, попросив ее не провожать. Я допил вино, посмотрел на часы и, приняв ванну, все-таки прогулялся до офиса. Мне казалось, что больше я никогда ее не увижу. Но она появилась в аське, и… мы начали встречаться. Регулярно.

Все это было очень личным, только моим и ее. Иногда я представлял ее с другим мужчиной, которой бы брал ее на моих глазах или вместе со мной, у нее фантазии иногда доходили до суворовского училища – но это были просто фантазии. Мы оба это понимали и не пытались расширить нашу компанию.

Иногда мы даже ночевали вместе. Не знаю, как она там объяснялась с Борей, но, в общем, меня это мало интересовало. Для себя я называл такие вечера «оргиями»: мы напивались до полного свинства, после чего развлекались нашей любимой ролевой игрой «пьяный отморозок насилует похотливую сучку». В общем, я бы не хотел, чтобы кто-то это видел. Между прочим, для меня совместная ночевка - это очень высокая степень близости. Это точно интимнее собственно секса. Трахнуть можно кого угодно, а вот просыпаться стоит только с проверенными людьми, иначе быть беде. Так вот, Ленка оказалась проверенным человеком, и с ней я не боялся иногда и просыпаться. Впрочем, очень и очень редко.

«Вот и допросыпались!» - подумал я, подводя черту под мемуарами. Между тем, судя по часам, все это мысленное путешествие в прошлое заняло совсем немного времени.

Покурив нарочито медленно, я решил отвлечься чтением. Увы, взятая с собой курортная беллетристика не занимала меня ничуть, и скоро я перестал себя обманывать и бросил неуместную книжку в сумку. Все мысли, от которых я пытался отгородиться чтением, быстро и целиком заняли мое сознание.

На первый план вышла самая неприятная из них: а ведь все эти сексуальные жертвоприношения едва ли что-то могут изменить. Если этот козел захочет нас сдать, его личное участие в оргиях никакой роли играть не будет – он скажет, что ничего не было, а наши показания, в случае гипотетического разбирательства, ничего значить не будут. Хуже всего, что Гриша может просто разболтать всем вокруг о своих приключениях без всякого практического умысла, а там уже все понесется под гору – дойдет до Бориса, и элементарная пробивка даст ему полную картину падения нравов и воцарившейся в окружающем мире бездуховности.

Что делать? Проклятый вопрос снова и снова вставал передо мной, и мне стало страшно. Захотелось заломить руки и обратиться к небесам с риторическим восклицанием «За что?!». Впрочем, по религиозной логике, ответ был очевиден и ясен: за все хорошее! Даже подумалось, что читать в такой ситуации стоило разве что молитвы, причем какие-то особенно мрачные, вроде «Покаянного канона». Как там? «И яко свиния лежит во калу, тако и я греху служу…» Натуралистично, что сказать. Особенно про лежание «во калу». Да, история знала и такие случаи, как говорится.

В общем, молиться было глупо, ибо с точки зрения небес все и так было понятно: преступление и наказание, грех и воздаяние, все логично, как по книжке. И даже решение проблемы было вполне понятным: покаяться перед Богом, Ленкой, Гришей и ее мужем. Вот только практически все это ничего не меняло.

Я не чувствовал, что виноват. Никакого чувства греха у меня не было. Только первобытное желание выжить и выбраться из этой ситуации. Поэтому все лицемерные покаяния и многословные заклинания на церковнославянском все равно не могли бы меня ни от чего спасти. Выход надо было искать в материальном мире, и тратить силы на самобичевание не имело смысла.