Любовник

Не прошло и двух дней, а я уже посетил больницу для хроников. Старый, окруженный зеленью дом стоит посреди апельсиновой плантации, на окраине поселка. Я зашел в приемную и назвался родственником госпожи Армозо, пришел, мол, навестить ее. Сразу же позвали заведующую. Энергичная цветущая женщина моего возраста радостно приветствовала меня.

— Наконец-то пришел кто-то, мы уже боялись, что ее совсем забыли. Вы тоже ее внук?

Странно, как это меня могли принять за ее внука.

— Нет, я родственник совсем дальний… Габриэль Ардити навещал ее?

— Да, но вот уже несколько месяцев, как он не дает о себе знать.

— Каково ее состояние? До сих пор не пришла в себя?

— До сих пор, но, по-моему, есть улучшение. Пойдемте со мной, посмотрите, как ее кормят…

И она взяла меня под руку, проводила в одну из палат и подвела к ее кровати.

Итак, она все-таки существует, эта бабушка. Завернута в белое, похожа на большой шар. Сидит в своей кровати и смотрит вокруг диким взглядом. У нее длинные, еще темные волосы, они разбросаны по плечам, на шее повязана большая салфетка, и низкорослая медсестра с очень темной кожей, наверно кочинская[20] еврейка из соседнего поселка репатриантов, терпеливо кормит ее с ложки сероватой кашей, похожей на замазку.

Кормить ее было нелегко, она, как видно, не понимала вообще, что ее кормят, и время от времени вдруг отворачивала свое лицо в сторону, как бы разыскивая что-то в окне или на потолке. Иногда она выплевывала пищу, и сероватая жижа размазывалась по ее подбородку. Приходилось тряпочкой осторожно вытирать ее. Что-то горестное было в ее пустых глазах, непрестанно бегающих по палате и останавливающихся иногда на каком-нибудь случайном предмете.

Несколько старух, находившихся в комнате, встали со своих кроватей и подошли к нам, окружили тесным кольцом, глядя на нас с любопытством.

— Каждое кормление занимает почти час, — сказала заведующая с улыбкой.

Я смотрел на нее как загипнотизированный.

— Сколько ей лет? — вдруг спросил я, совсем забыв, что представился как родственник.

— Я уверена, что вы не знаете… даже если вы и родственник… угадайте…

Я стал бормотать что-то.

— Вы не поверите… но мы видели ее метрику еще со времен Османской империи. Она родилась в тысяча восемьсот восемьдесят первом году. Восемьдесят первом. А теперь сосчитайте сами — ей девяносто три года. Ну не чудо ли? Тысяча восемьсот восемьдесят первый… Вы ведь хоть немного знаете историю? Билуим[21] прибыли тогда в страну… Ховевей Цион[22]

… начало сионизма… Я уже не говорю о мировой истории. Она просто сокровище… Может быть, она скрывала от вас свой возраст? А волосы у нее до сих пор черные… кожа гладкая… совсем не морщинистая… чудеса… правду сказать. Ведь мы работаем в больнице для стариков, и ни разу не было у нас такой старухи…

Заведующая подошла к ней, вынула из ее волос маленький гребешок и начала расчесывать ей волосы, поглаживает по щекам, слегка пощипывает их. Старуха не смотрит на нее, ничего не чувствует, глаза прикованы к окну.

— Я говорю вам, если бы она не потеряла память, то могла бы жить еще много лет… А может, и наоборот, именно потому, что она потеряла память, проживет еще много лет. Подойдите поближе, не бойтесь, может быть, она узнает вас. Может быть, что-то в вас заставит ее очнуться.

— Вы еще надеетесь?

— Конечно. Ведь в ней все время происходят изменения. Вам незаметно, но я наблюдаю за ней постоянно и вижу, как она раскрывается. Год назад, когда ее привезли сюда, она была похожа на растение. Что растение? Куда хуже… камень… большой безмолвный камень. Но постепенно в ней что-то изменилось. Она стала двигаться, как растение или примитивное животное, что ли. В последние месяцы произошел прямо переворот. Вы улыбаетесь? Вам, конечно, трудно понять, но она снова превращается в человека, у нее человеческие движения, и глаза ее приобрели выражение. Она еще не говорит, но уже мыслит, произносит первые слоги. Однажды ночью она даже попыталась убежать, мы нашли ее на близлежащей плантации. У нас есть еще надежда. Это вы, родственники, потеряли ее. Этот господин Ардити, пропавший внук…

Я нерешительно подошел поближе к кровати, и тогда старуха вдруг повернула голову и посмотрела на меня, жмурит глаза, будто вспоминает что-то. Из угла ее рта, в котором еще застряла каша, медленно потекли две тонкие струйки.

— Нет, она не может узнать меня… я дальний родственник… она не видела меня много лет…

— И все-таки вы пришли навестить ее… очень хорошо с вашей стороны…

Старуха просто не сводила с меня глаз, уставилась на меня и смотрит, какие-то странные звуки стали исходить из нее.

— Борода… борода… — вдруг закричала старуха с воодушевлением — борода напомнила ей о чем-то.

Руки бабушки дрожали, что-то взволновало ее, она не отводила глаз от моей бороды, как будто хотела ухватиться за нее.

Я оробел и начал пятиться назад, испугался, что сейчас память вернется к ней и я влипну.

Темнокожая сестра вытерла струйки каши, медленно стекавшие из ее рта.

— Вы делаете тут великое дело.