Любовница не по карману

– Иди дай ей успокоительное! – крикнул я отцу довольно громко, чтобы привести его в чувство. – Идите оба! На кухню!

Я вращал глазами, пытаясь донести до него свою основную мысль – уведи ее отсюда поскорее и положись на меня.

Он увлек ее за собой, а я, метнувшись в их спальню и заперев дверь на ключ, каким-то невероятно быстрым образом задвинул тяжелое тело моего друга под кровать. Затем, приподняв поочередно ножки кровати, выдернул углы розового персидского ковра, быстро свернул его в рулон и завязал каким-то тонким шелковым пояском. Поднял рулон и поставил его, хотя он успел слегка согнуться пополам, вертикально возле окна, спрятав его за тяжелыми бархатными шторами. Теперь у кровати на паркете осталось большое неровное влажное розоватое пятно успевшей просочиться сквозь ковер крови. Схватив попавшийся мне под руку мужской носок, я вылил на него немного лосьона и протер им пятно. Посчитав это недостаточным, я оторвал клок ваты, которую нашел в хрустальной вазочке на туалетном столике Зои, смочил и его лосьоном и хорошенько протер проблемное место на паркете. Вата приобрела жутковатый красно-оранжевый цвет. Носок и ватку я сунул в карман. Открыл дверь, вышел из спальни.

В кухне мой отец целовал Зою. Когда я вошел, он отстранился от нее. Зоя же, не мигая, смотрела на меня:

– Это правда, Алик, что он застрелил вора?

Мне показалось или нет, но, похоже, она хотела задать мне совершенно другой вопрос: «Правда, Алик, что он убил все-таки не Федора?»

Мне стало жаль ее. Кто, как не она, имел право задать этот вопрос. Тем более что у нее имелись для этого все основания.

15. Зоя

В тот вечер я вернулась поздно. Включила телефон, оказавшись уже возле подъезда, и обнаружила больше тридцати непринятых вызовов. Григорий, вероятно, сходил с ума, не зная, где я и что со мной. Я сказала ему, что потеряла сознание, что не дошла до аптеки, упала где-то неподалеку от нашего дома и меня приютила какая-то женщина, оказавшаяся медицинской сестрой, она предположила, что у меня анемия, потому что я была очень бледной.

Словом, наговорила всякой чепухи и добавила, что эта женщина сделала мне укол, мне уже лучше, просто нужно отлежаться. Я могла бы придумать историю о том, что застряла в пробке, но не была уверена, что Гриша с Аликом не проверяли, стоит ли в гараже моя машина или нет. Скорее всего, проверяли. А так я придумала то, что невозможно было проверить. Было стыдно, и вместе с тем возникло некое странное ощущение, что у меня появилась другая жизнь. Параллельная той, которой я жила. Жизнь, где все по-другому, где не было, быть может, того тепла и комфорта, которыми я так дорожила в доме Григория, но было много безудержного веселья, легкого безумия, головокружительных поцелуев, физической близости с неутомимым юношей – и все это было пропитано запахом костра, подкопченного на огне мяса… Федор не обманул меня, у него в багажнике на самом деле стояла банка с маринованной свининой. Мы жарили шашлык на углях.

– От твоей одежды пахнет дымом, – сказал мне Григорий, когда я, закутавшись в длинный халат, вышла из ванной комнаты, где тщательно смыла все следы и запахи свидания и обмана. Правильно: дымом пахло от моей куртки, шарфа, свитера, джинсов. Свитер и джинсы я засунула в корзину для грязного белья. А вот куртка осталась висеть в передней на вешалке и распространяла запахи моего блуда по квартире.

– Там где-то во дворе, где я упала, листья жгли, наверное…

Чистая, но с нехорошими мыслями, я легла в постель и закрыла глаза. Я не могла понять – как же случилось, что я изменила Григорию? И в то же самое время все, что было у нас с Федором, мне тогда еще не казалось изменой. Было такое чувство, словно я просто переела шоколада. Но ведь шоколад – это несерьезно, это так, баловство, потворство желанию насладиться сладеньким… Получается, что Федор как бы стал моим куском шоколада. Моей сладостью. Чем-то невероятно приятным, сладким – и несерьезным. Но это было, было, было… И я, лежа под одеялом, не посмела открыть глаза, когда вошел Григорий и присел рядом со мной. В какой-то момент мне даже захотелось все ему рассказать. Как близкому человеку. Поделиться тем, как я провела вечер и с кем. Посоветоваться с ним. Возможно, мое отношение к нему постепенно превратилось в платоническое, дружеское – из-за этой невозможности быть любовниками. Или же оно изначально было таковым. Ведь если бы я желала его – сама, возможно, предприняла бы что-то. Была бы с ним нежнее и терпеливее. Но анализировать, почему все вышло именно так, а не иначе, тогда уже не было никакого смысла.