А еще – страшно от того, что во мне теперь жила другая жизнь и я не знала, как повести себя правильно, чтобы не потерять ее. Черная мысль – если Гришу посадят, он, возможно, долгое время не узнает, что у меня будет ребенок, – зазмеилась в сердце, леденя мою душу. Нет-нет, гнала я от себя эти мысли, Гришу не посадят, они вернутся… Но вот что мне дальше делать, я не знала. Представляла себе, что со временем все уляжется и забудется, Гриша вновь обретет душевный покой и мы заживем по-прежнему. Возможно даже, мне удастся сделать то, что делают многие женщины, забеременев от любовника, – я постараюсь добиться близости с Гришей, а потом объявлю ему, далекому от точных знаний в области гинекологии, что забеременела. И рожу семи– или восьмимесячного младенца. Когда окончательно рассвело, я вдруг поняла, что нашла верное решение и сделаю все именно так! Но когда из передней вдруг послышались волшебные, долгожданные, характерные звуки отпираемых замков и я увидела на пороге усталых, с посеревшими лицами Гришу и Алика, я вдруг поняла, что слишком люблю их, слишком дорожу ими, чтобы и дальше им лгать…
Я бросилась к ним, принялась их обнимать и плакать. Гриша сказал – все нормально, не переживай. Они листьями забросали холм, навалили веток, постарались сделать так, чтобы этот холм выглядел естественно, не походил на могилу. А покрывало они сожгли в другом лесу. Алик сказал, чтобы я не переживала и из-за ковра, он его попозже вывезет и тоже где-нибудь сожжет…
Я приготовила чай и бутерброды, заставила их позавтракать. У Гриши поднялась температура, ему было трудно глотать из-за боли в горле. Я сделала горячий раствор эвкалипта и настояла на ингаляции. Потом, обмотав ему горло шерстяным шарфом, уложила в постель. Алик отправился в университет. Уходя, он, как мне показалось, посмотрел на меня как-то испытующе – мол, как ты, Зоя? И даже подмигнул, стараясь приободрить меня.
И только когда за ним захлопнулась дверь и в квартире вновь стало тихо, если не считать доносившегося из спальни слабого похрапывания уснувшего Гриши, меня опять охватил страх.
Я устроилась в гостиной на диване с ноутбуком на коленях. Сначала просто открыла чистую вордовскую страницу и тупо смотрела на нее, пытаясь понять – чего же я хочу, что собираюсь написать? Но потом, когда воспоминания нахлынули на меня, когда я поняла, какой же неблагодарной тварью я оказалась по отношению к Грише, я осознала: если я сейчас не решусь выполнить задуманное, то потом и вовсе будет поздно. В памяти моей замелькали, как кадры из фильма, сцены моей жизни с Григорием. Его любовь защищала меня все эти месяцы, которые мы прожили вместе. Его нежность ко мне была сродни нежности к ангелу. Я понимала, что он никогда не относился ко мне просто как к женщине, он воспринимал меня как некое существо высшего порядка и восхищался мной, считал – ему крупно повезло, потому что он встретил меня. Он сам придумал эту новую, другую Зою, такую, какой на самом деле не существовало. Возможно, другая женщина, оказавшись на моем месте, смирилась бы с таким положением вещей и даже подыграла бы ему. Но я была далеко не ангелом, я была обыкновенной женщиной и хотела, чтобы ко мне относились соответственно. Хотелось ясности, хотелось простой жизни, где я почувствовала бы себя такой, какая я и есть на самом деле. Дама в мехах и драгоценностях, мчащаяся в роскошном автомобиле, лишь внешняя картинка моей теперешней жизни. Я понимала, что не заслужила всего этого. Возможно, не появись в моей жизни Федор, я постепенно свыклась бы с новой жизнью, научилась бы воспринимать ее спокойно и легко. Но был Федор, была любовь, была измена, обман, а теперь еще и ребенок… Нет, я должна исчезнуть из жизни Гриши, чтобы не усложнять и без того нашу непростую супружескую жизнь.
И надо же, как все совпало! Федор бросил меня как раз в тот момент, когда я узнала, что беременна, и в жизни моей семьи случилось это убийство!
Исчезнуть, не оставив письма мужу, я не могла. Тогда он искал бы меня, обратившись – официально – в полицию. Как поступить? Какое написать письмо? Как объяснить, почему я ухожу от него? Мне было очень трудно.
Я билась над ним часа два, пока не получилось нечто среднее между изъявлением раскаяния и попыткой попросить за все прощения.
«