Любви подвластно все

– Из Пеннироял-Грин я отправился в Лондон и нанялся матросом на первое же попавшееся судно, потому что хотел оказаться как можно дальше от Англии.

Они оба знали почему, поэтому снова ненадолго умолкли.

– И ты… действительно уплыл? – пробормотала Оливия.

Лайон кивнул.

– Да, уплыл. Уплыл очень далеко. – Он едва заметно улыбнулся, но это была не слишком радостная улыбка – в ней явно таились воспоминания о том, что ему довелось повидать. «И еще, наверное, о женщинах, с которыми занимался любовью», – с грустью подумала Оливия.

Да, он многое пережил, а она, оставаясь в Пеннироял-Грин, отвергала поклонников одного за другим и давала указания слугам, куда девать букеты, которые присылали мужчины, не имевшие ни малейшего шанса добиться ее благосклонности, потому что сердце ее было отдано Лайону.

Когда-то они могли говорить бесконечно, могли говорить обо всем на свете. И что бы Лайон ни сказал – она находила это необычайно интересным.

А сейчас в каюте снова воцарилось молчание. Хоть им и нужно было очень много друг другу сказать, увы, они утратили способность непринужденно общаться.

– Значит, ты был… матросом? – спросила Оливия.

Благородное происхождение и хорошее воспитание не так-то легко скрыть, а среди простых матросов все это наверняка ценилось не слишком высоко, но с другой стороны… Ведь Лайон завоевал Гран-при Суссекса за меткую стрельбу и не раз побеждал в состязаниях по фехтованию.

– На корабль может наняться любой крепкий мужчина – было бы желание работать, Оливия. Меня всему обучили, и я потом работал. Сражался. Побеждал. И мне не было нужды задаваться вопросом о том, что я умею делать.

Оливия сразу же поняла, что последнюю фразу он специально произнес очень медленно и отчетливо, явно напоминая ей о той роковой ночи в Суссексе, когда она в гневе выкрикивала: «Что ты умеешь делать?»

За пять лет Лайон сумел превратиться из простого матроса, выполнявшего черную работу на палубе, в капитана и владельца корабля. Но ведь, сказать по правде, она никогда и не сомневалась в его способностях.

Оливия молчала, не зная, какой именно из вопросов задать: слишком уж много их у нее накопилось за последние несколько минут, – и машинально крошила хлеб, но сообразив, что делает, отправила его в рот.

Лайон одобрительно кивнул и проговорил:

– Да-да, поешь. Ты сильно похудела, – добавил он с искренним беспокойством в голосе.

Оливия взглянула на него с удивлением. Похоже, он размышлял о том, как сильно она похудела, в то время как она гадала, откуда у него морщинки возле глаз.

Решив, что ей и впрямь следует поесть, Оливия принялась за хлеб и сыр. Хлеб из муки грубого помола оказался черствым, но необычайно вкусным. И сыр был превосходным.

Оливии никогда еще не приходилось есть под столь пристальным наблюдением. Лайон же, в абсолютном молчании, не сводил с нее глаз, пока она не съела еще два бутерброда, запивая их вином. Затем он протянул ей салфетку и тихо произнес:

– Оливия…

Она кивнула.

– Да, я слушаю тебя.

– Оливия, почему Ланздаун? И почему именно сейчас?

Она пристально посмотрела ему в глаза и с вызовом в голосе проговорила:

– А почему бы не он и не сейчас?

Лайон залпом осушил свой бокал, затем встал и несколько секунд молча смотрел на нее. После чего сказал:

– Потому что ты его не любишь.

Оливия ахнула.

– Да как ты смеешь?!

– Смею. Думаю, ты сильно удивишься, узнав, на что я теперь способен.

Их взгляды снова встретились. И казалось, воздух в каюте раскалялся от обуревавших их чувств. Так много невысказанного накопилось у них за прошедшие годы, но смогут ли они хоть когда-нибудь заговорить об этом? Оливия очень в этом сомневалась.

– Мы причалим к берегу через несколько часов, – внезапно объявил Лайон. – И не пытайся снова покинуть каюту. Никто из моей команды не рожден джентльменом, а даже если бы и был, долгие месяцы в море без женщин подавляют все благородные порывы.

Он произнес это с такой легкостью, словно для человека его происхождения было вполне естественно управлять кучкой опасных головорезов, томившихся на судне в открытом море и вынужденных сдерживать свои животные инстинкты.

Оливия взглянула на гравюру, приколотую к стене, – ту самую, на которой был изображен Лайон, варившийся в котле. И ей тотчас же вспомнилась другая гравюра – висевшая в салоне у Акермана. На ней был изображен мужчина с синими глазами, развевающимися по ветру волосами и с саблей в левой руке.

– А если тебе понадобится скоротать время… – Лайон порылся в пакете и вытащил две книги: «Робинзон Крузо» и «Сирота Рейна».

Оливия в изумлении уставилась на книги. И почему-то она была уверена, что Лайон купил их у Тингла. Купил в тот самый день…

Она перевела взгляд на Лайона, вспоминая тот чудесный день. Ах какое волшебное чувство охватило ее, когда она встретилась с ним в книжной лавке! И ей тогда казалось, что она падала в пропасть – и одновременно взмывала к небесам. Лайон тогда готов был на все ради нее, а сейчас…