Любви подвластно все

– Да, я уверен в себе, – продолжил Лайон уже спокойнее. – И я хорошо знаю тебя, Оливия. Я всегда считал тебя очень смелой. Ты так горячо выступала в защиту прав неимущих и угнетенных, не имеющих права голоса. И я считал, что ты всегда говоришь то, что думаешь. Я бесконечно восхищался тобой. Хотел быть достойным тебя. Но, увы, ты оказалась… всего лишь робкой, неуверенной в себе девочкой.

Это были очень жестокие слова. И Оливия, чтобы хоть как-то возразить, пробормотала:

– Но ты ведь не знаешь… – Она умолкла и потупилась.

– И ты все еще боишься, – продолжал Лайон. – Боишься желать того, чего, по-твоему, не следует желать. Боишься собственных чувств. Боишься признать… – он подступил к ней поближе, – что тебя все еще влечет ко мне. Ох, Оливия, тебе хватало отваги бороться за всех, кроме меня. И если я – творение моего отца, то ты – творение твоей семьи.

– Лайон, ты не понима… – Она снова умолкла.

– Я достал бы для тебя луну с неба, я бы сумел, Оливия. Я просил тебя довериться мне той ночью. Но ты отвергла меня. Потому что испугалась. Только поэтому.

– Лайон, пожалуйста… Ты должен понять…

– Я думал, что ты не веришь в меня, видишь во мне что-то роковое, безнадежное, и эта мысль сводила меня с ума. Но теперь я понимаю, что ты просто струсила.

После этих его слов воцарилось тягостное молчание. Лайон наконец-то сказал то, что хотел сказать, а Оливия…

Закрыв ладонями лицо, она тихонько всхлипнула. В глубине души она давно уже знала, что Лайон был прав. Все были правы насчет ее. Все эти слухи и сплетни – чистейшая правда: она и в самом деле разбила ему сердце. И себе – тоже. А все потому, что ей не хватило смелости бороться за свою любовь.

Глава 18

– Лайон, ты должен понять… Мне в голову не приходило, что ты можешь уехать, – проговорила она, тяжело дыша. – Я не хотела, чтобы ты уезжал. Тебе тогда не следовало покидать город, а ты… внезапно исчез… – Опустившись на колени, Оливия снова всхлипнула, а потом разрыдалась. Так долго сдерживаемые слезы – в последний раз она плакала в тот день, когда узнала, что Лайон исчез, – потоками хлынули из глаз.

Спустя несколько секунд она почувствовала, что он опустился рядом с ней, и услышала:

– О, девочка моя, милая моя девочка… Ради всего святого, не плачь. Пожалуйста, успокойся. Я не хотел доводить тебя до слез.

Лайон говорил это необычайно ласково и в то же время с явным беспокойством в голосе и при этом размахивал руками, так что выглядело все это забавно. Но еще забавнее было то, что он называл ее милой. Никто никогда не считал ее милой. И никто, кроме него, не знал, как она на самом деле уязвима. Более того, никто другой не был способен по-настоящему причинить ей боль… И никто, кроме него, не сумел бы спасти ее от себя самой.

От всех этих мыслей Оливии стало еще хуже, и она, повалившись на песок, снова разрыдалась – безудержно и безысходно…

И тут Лайон умолк. Возможно, эта ее вспышка отчаяния так напугала его, что у него отнялся язык.

А Оливия все рыдала и рыдала, никак не могла остановиться.

И тут вдруг нежные и ласковые руки осторожно приподняли ей голову, и Оливия почувствовала, что под головой у нее оказался свернутый сюртук Лайона, сюртук, хранивший его запах…

Она замерла на мгновение, потом всхлипнула последний раз и начала успокаиваться. Ведь все связанное с этим мужчиной успокаивало ее… и возбуждало. Сделав глубокий вдох, она покрепче прижалась щекой к сюртуку – и окончательно успокоилась. Потом приподняла голову и заморгала, с удивлением осматриваясь.

А вокруг было уже совсем темно – ночь вступила в свои права, – и в небе ярко сверкали звезды.

«Но что же теперь делать?» – спрашивала себя Оливия, по-прежнему лежа неподвижно на песке. Повернув голову, она увидела Лайона – он сидел, обхватив руками колени, и пристально смотрел на море. Профиль его четко вырисовывался в темноте.

«Ах как хорошо, что есть человек, который тебя по-настоящему знает и понимает», – внезапно подумала Оливия.

– Ты был прав, – тихо прошептала она. – Прав во всем. Я и в самом деле струсила.

Он мгновенно повернулся к ней. И невесело рассмеялся.

– Оливия, прежде чем продолжишь самобичевание, которое отчасти оправдано, пойми вот что… Дело в том, что мне было крайне необходимо покинуть Пеннироял-Грин. С тобой или без тебя. И я только недавно осознал это. И наверное, в конечном счете… думаю, все к лучшему.

Оливия молчала. Молчала, думая о том, что вот он наконец-то высказал то, что давно хотел ей сказать. И, наверное, он так же, как и она, чувствовал себя сейчас опустошенным…

Но что же теперь будет? Неужели между ними действительно все кончено? И что он имел в виду, когда сказал, что все к лучшему?

Как бы то ни было, она знала, что Лайон перед их последней встречей говорил о ней со своим отцом. И Айзея Редмонд заявил, что лишит его денежного содержания, если он не женится на девушке, которую он считал самой подходящей для сына партией. Лайон не мог бы этого вынести, так что у него действительно не было выхода…

– Я понимаю тебя, – проговорила Оливия. – Думаю, что в этом ты тоже прав. У тебя не было выбора.