Любви все роботы покорны

Утром Тш-ша-а нашли окоченевшего, с погасшей чешуей. Хилзи вынесли к нему, положили рядом. Под парадной формой не видно было ран, но белое, слишком спокойное лицо ничем не напоминало живую Хилзи. Это даже хорошо, подумала Лели, иначе я бы не смогла…

Для Лели это была первая смерть и первое погребение. Змеи немного покружили над аварийной площадкой, а потом одновременно дохнули огнем. Мертвые змей и всадница исчезли в огромном шаре пламени.

А живых ждала работа.

«Не смей умирать», – повторил перед вылетом С-ссе-е. Он был зол – или это была их общая злость? Сегодня, подумала Лели, на моей цели не останется живых.

Цель не казалась опасной – очередная снабжающая мятежников деревня. Полтора десятка дворов, квадратики огородов, отвоеванные у леса крохотные поля. На все про все хватило бы одного захода – и пусть уцелевшие разбегаются. Но сегодня Лели не собиралась оставлять внизу живых. Она повела С-ссе-е по сужающейся спирали: сначала подожгли лес, затем поля, дома, а после – неторопливо кружили над затянутой едким дымом деревней, и С-ссе-е плевал огнем в мечущиеся внизу фигурки, не разбирая, где там скот, а где люди.

Улетели, оставив позади дымящуюся черно-сизую проплешину. Змей проскочил горящий лес, забрав выше облаков, так высоко, что Лели замерзла. А потом снизился, и Лели вдруг заметила, что уже вечер. Устало приникла к теплой шее змея, потерлась щекой. Прошептала:

– Мы поздно сегодня. Я приду к тебе после ужина. На всю ночь.

С-ссе-е не успел ответить, а Лели – понять, что произошло. Просто вспух перед самой головой змея разрыв – огромный, куда больше, чем от гранаты. Ударило, оторвало от теплого, дарящего безопасность тела, швырнуло вверх, завертело кубарем, потом ударило снова – и мир потух.

* * *

– Змеевка. Ишь, кожа в обтяг, ну и блядский же прикид.

– Всегда хотел вблизи поглядеть.

– Только поглядеть? А я бы и трахнул.

– За тварями не доедаю.

Голоса путаются, свиваются в копошащийся клубок тухлых червей. Тошнит. Больно. И пусто.

– Отлежится. Смертельного тут вроде ничего. Как вы исхитрились захватить живую змеевку?

– Сама на голову свалилась. На ошметки своей твари, если уж быть точным.

– В самое дерьмо, зато мягко. Слышь, комиссар, а эти новые заряды – вещь! С одного выстрела… Эх, побольше бы нам таких, быстро бы тварей выбили!

– Будут.

Темнота вокруг мутно колышется. Тошнит. И пусто.

Белые стены, человек в белом халате, и еще один, в мятой зеленой форме. Где она, кто она? Шевелиться больно, дышать неудобно – грудь стягивает тугая повязка. И чего-то привычного, естественного, как дыхание, – нет. Странно и страшно.

– Гляди, док, смотрит. Эй, ты как, очухалась?

Не знаю. Нет. Чего-то не хватает.

– Хорошо, значит, точно на поправку.

Смотреть тяжело, начинает болеть голова.

– Звать тебя как? Док, ты что ей вколол, снотворное? Нет? А чего она глазки схлопнула и молчит, гордая, что ли?

– Не мешай работать. Больная она. В тяжелом состоянии.

Под закрытыми веками пляшет огонь. Горит лес, бьет в лицо жгучий дым, и почему-то это хорошо. Правильно, тепло и радостно.

Ноги держат с трудом, подгибаются, до туалета по стеночке – долго и муторно. И вечно крутится рядом кто-то в форме. Крутятся. Разные.

– Док, она вообще нормальная? Хоть слово сказала за все время?

– Может, она вообще не человек.

– А кто?

– Змеевка.

– Погодь, разве они не люди?

– А кто знает? Их раньше не захватывали, наша первая.

– Дык это… в штаб надо?

– Нету штаба, дядя. Сожгли. И связи нету.

– Так, замолчали все, и лишние вон. Развели тут консилиум. Человек она, это я вам как врач говорю. Обычная девчонка, физически отлично развита, здорова, думаю, умственно и эмоционально тоже все было в порядке до гибели ее змея.

– Ага, значит, правду говорят, что эти твари змеевкам мозги выжигают?

– Точных данных нет, но я бы не сказал. Тут картина эмоционального сверхторможения, а не выжженных мозгов. Последствие шока.

– Трахнуть ее разок нормальным мужиком, а не тварью…

Голоса слишком громкие, резкие, неправильные. Сливаются в неровный гул, бьются в уши, а внутри – пустота.

Землянка в лесу, терпкий запах осени, редкие проплешины неба сквозь еловые лапы. Дни тусклые, похожие один на другой. Ничего не хочется и ничего не волнует. Иногда приходят мужчины. Кто-то из них груб, а кто-то нежен, но ни один не заставил скучать по нему. Все они – как тень, слабый отголосок чего-то настоящего.

– Жаль, нет возможности сравнить эту с другими. Или хотя бы расспросить. Интересное исследование можно было бы сделать…

– Чего исследовать, баба как баба. Ледышка только, ну да на безрыбье сгодится.

– Ледышка… Есть, видишь ли, версия, что змеевку связывают со змеем эмоционально, подкрепляя постоянным физическим контактом…

– Трахом, что ли?

– Не знаю! Проберись на змейскую базу и посмотри сам. А слабо, так не перебивай.

– Ладно, док, чего ты. Мне, может, просто обидно, что расшевелить ее не могу. Давай, чего там про контакты? Хочешь сказать, у нее короткое замыкание в мозгах случилось?