Любви все роботы покорны

Между тем супруги ни о чем таком до сих пор не помышляли. Но дядюшка был настойчив, и им пришлось призадуматься. В самом деле, если, например, гибридный ребенок – сколько у него должно быть ног, какого цвета кожа, нужны ли пупырышки?

Проблема была настолько сложной, что Джон думал над ней даже на работе, и как-то однажды непроизвольно заговорил об этом вслух, чем спровоцировал дебаты сначала в Палате Лордов, а затем и в Палате Общин. Был большой шум. Обсуждение прокатилось по странам и континентам, перекинулось на другие планеты системы и вернулось обратно в столицу Солнечной Провинции на берегах Темзы. Об этой теме написала галактическая пресса, и дебаты приняли уже межзвездный масштаб.

На этой волне Джон неожиданно вознесся сначала в премьер-министры Провинции, а через несколько лет и в галактические законодатели. Впрочем, так как проблема была из области не политики, а биологии, то решение ее и отложилось до лучших времен. А вот решение семейной проблемы Кэти не захотела откладывать и провернула дело по-своему.

А дядюшка окончательно осел на месте, живет в Суррее, просиживает большей частью все на том же заднем дворе, или же под яблонями, где накрывают традиционный файв-о-клок. Читает газеты.

– Вот как, еще одна уступка зеленозадым… С этими вольностями мы докатимся, – ворчит он, покачивая колыбельку, отталкивая одной рукой назойливо лезущего гладиться велоцираптора, а другой трепля по зеленой попке гулькающего младенца. – Что ты спрашиваешь, Пенни? – оборачивается он к конопатой розовощекой девчушке, тут же рядом корпящей над домашним заданием. – Квадратичная функция? Не, это не ко мне. Это ты у матери спрашивай, она дока по части функций. А я тебе, если что по истории надо, так доподлинно всё! Ты там не слушай, что в учебниках пишут! Я тебе расскажу, как деды воевали!

Юлия Рыженкова

Эмотестер

Подумать только: стать террористкой на старости лет! Старость – она для женщины наступает в восемнадцать, а мне уж скоро тридцать пять, старуха, совсем старуха, а туда же; как девочка скачу – ах-ах, любовь – играюсь с государством в кошки-мышки. На кой черт мы затеяли все это: тайные встречи, страсти, от которых эмотестеры зашкаливают, а полиция сбивается с ног, прятки, будто свободное время – это единственное, чем мы располагаем?

Но тут я вспомнила его руки, по-хозяйски прижимающие, его губы, целующие стремительно и страстно, его глаза, синие, будто у сына Посейдона. По телу пробежала волна желания, непроизвольно вырвался стон, к счастью, заглушенный лязгом колес. Низ живота налился тяжестью. Полтора месяца не целовать, не обнимать, не трогать, не вдыхать запах и даже не смотреть! Полтора месяца страданий и метаний, и вот я снова готова рискнуть жизнью.

Я срочно начала думать о плохом: о начальнике, срезавшем премию на прошлой неделе; о воротнике платья, сожженном утюгом; о разбившейся плитке в ванной и перегоревшей лампочке, так хитро расположенной, что поменять ее способен лишь муж. Нет, о лампочке не надо. Поезд подъезжал к нужной станции, и эмоции требовалось погасить, хотя бы до желтого уровня. Глубокий вдох – медленный выдох. Начальник – гад, завтра начинаю новый проект, не забыть Маринке обещанную книжку. Вдох – выдох.

Я встрепенулась, отгоняя мысли и слезы, грозящие уже прорвать плотину и покатиться по бледным щекам, от которых, несмотря на июльскую жару и переполненный вагон метро, отливала кровь каждый раз, как я играла в террористку. Поток пассажиров, слившийся для меня в стены, сжимающие со всех сторон, вынес на перрон и потащил дальше, к лестницам и эскалаторам, на переход, не давая возможности ни вздохнуть, ни подумать, ни остановиться. Наконец выплеснул, будто океанская волна медузу на берег, отхлынул, оставив меня на перроне.

– Докажи! Нет, ты докажи! – билось на краю сознания, и я медленно всплыла на поверхность реальности. Шагах в пяти ругалась парочка шестнадцатилетних, чей запах феромонов и тестостерона чувствовался за версту.

«Ох ты ж, малолетние идиоты», – сразу поняла я, что происходит. И ведь не остановить, не убедить молодую и горячую кровь, что беда будет. Не послушают они старую тридцатипятилетнюю тетку, неумело пытающуюся обуздать чужие эмоции, хотя не научилась обуздывать свои.

Испуганно тянулась девчушка к тощему самоуверенному птенцу, но тот хорохорился, отстранялся, повторяя:

– Я вот люблю тебя. А ты меня?

Абстрактные пассажиры превращались в конкретную сгорбленную старушку с авоськой, элегантную бизнесвумен, работягу-электрика в фирменном синем комбинезоне, студентов-двоечников с тубусами и рюкзаками – все оборачивались на парочку, замечая вдруг окружающий мир, и кто раньше, кто позже, понимали, что сейчас произойдет.