Любви все роботы покорны

Не успел подойти поезд, как возник страж в обязательном черном костюме и шлеме; глядя на них, всегда дежуривших на станциях метро, автобусных остановках, патрулирующих улицы и парки, меня начинало знобить даже в такую жару, как сегодня. Рука стража порядка крепко сжимала эмотестер, чья ртуть, хотя это, конечно, не она, но все земляне называли ее так, стремительно прошла синий и зеленый сектора, проскочила через желтый и остановилась в красном. Эмотестер завопил.

– Внимание! Вы нарушили Соглашение номер один. Повторяю, вы нарушили Соглашение номер один, вы обязаны пройти со мной. Неподчинение будет расценено как попытка сопротивления и карается тюремным заключением сроком до года, – громко, будто через «матюгальник» говорил черный страж, застегивая наручники на трясущейся от страха девчушке. Как блюдца большие глаза, не отрываясь, вглядывались в возлюбленного, с которого вдруг слетела вся спесь и уверенность.

– А я? А как же я? – растерянно воскликнул подстрекатель, видя, что остается на свободе.

– Ваш уровень эмоций не выходит за границу дозволенного, – ответил блюститель правопорядка, уводя влюбленную деву.

– Эй! Это неправда! Тестер неисправен! Я люблю тебя, слышишь! Не верь ему, я люблю тебя! Забери и меня тоже! – орал он, но крик потонул в грохоте поезда, наконец подошедшего к платформе, забитой уже толпой, вновь ставшей абстрактной.

Меня внесло людской волной в вагон и накрыло паникой: у нас обоих уже по два привода. Вновь в памяти всплыло Аленкино лицо, удивленное и наивное, будто у мартышкиного дитеныша, потерявшего мамку. «Почему?» – плескался в глазах единственный вопрос. Черная стража забрала ее прямо из спальни – два привода не оставляли шансов, – и Аленка, успев накинуть халатик, шелковый, с расписными драконами, подаренный мужем на пятую годовщину, вышла вслед за ними, исчезнув навсегда.

Я, оставшись ночевать у сестренки, стояла в коридоре рядом с ее мужем и не шевелилась. Виски пульсировали «слава богу, не меня», благоразумно радовалась, что не ночую в одной квартире с собственным мужем, а сердце ухало – «Аленка, младшая моя, любимая, как же так?». Аленкиной любови заломили руки и отправили следом за женой, с той лишь разницей, что через день его отпустят: унизительное клеймо он получал всего первый раз.

Вместо прохлады улица чуть не сбила с ног асфальтовым жаром, идущим будто из жерла Земли. Ни деться от него никуда, ни спрятаться, внутренний жар желания и страсти доводит до исступления, кажется, брызни сейчас дождь, и капли зашипят, испаряясь, коснувшись моей кожи. Руки чуть дрожали, зубы стиснулись непроизвольно: ооо! Как я жаждала этой встречи, как летела на нее!

У стены, чуть скрывшись от чужих глаз за колонной, целовались. Уже не шестнадцатилетние, постарше, но такие же безалаберные, не способные обуздать свою тягу друг к другу, готовые рискнуть жизнями ради объятий любимого. Будто в зеркале увидела я в этих поцелуях нас, и ушат страха выплеснулся мне на голову.

– Идиоты! Брысь отсюда! – громко зашипела, подойдя к ним чуть не вплотную. – Сюда стражник идет!

Оба дернулись, будто пойманные зайцы, отскочили друг от друга, делая вид, что ничего не было, и, лишь увидев, что я без эмотестера, вспомнили, как дышать.

– Уходим! Я позвоню! – юный Ромео решительно пошел прочь, не оглядываясь.

– Спасибо, – прошептала мне Джульетта и бросилась бегом в другую сторону, вытирая тыльной стороной руки мокрые глаза.

Черного стража не было, но ворковать у входа в вестибюль – это нарваться на первый же патруль. Проверено на собственной шкуре.

До автобусной остановки оставалось метров двести, но сине-бело-голубую футболку «Зенита» я увидела раньше. Купленная еще до Контакта, она служила объектом моего подтрунивания и приколов, сейчас же один вид ее вызывал в памяти запах тела, от которого я сходила с ума, отбрасывая налет цивилизации и ныряя в первобытное естество.

Усиленно думая о боссе и Маринке, о новой помаде и покупке плитки, я стояла на другом конце остановки, жадно впитывая глазами загорелые сильные руки, светлые брюки, купленные уже без меня, взъерошенные волосы, давно не встречавшиеся с ножницами из парикмахерской, лазурно-синие глаза и мягкую полуулыбку. Знаю, что он тоже старался думать о поломанной машине, невыброшенном мусоре и прочей дребедени, лишь бы сдерживаться, лишь бы не нарваться на стражника.

Автобус, как пес, помечающий территорию, заявил о своем приближении облаком бензина. Казалось, все живое, что еще не сварилось заживо и не задохнулось в миазмах города, должно умереть от его выхлопов, но мне уже было все равно: я была готова не дышать, не двигаться, не жить, лишь бы прикоснуться к этим рукам, получив разряд, сжигающий предохранители.

Нутро автобуса забилось несчастными, прячущими свою скуку за айпадами, включенными в режим игр, букридерами и скользкими глянцевыми пухлыми журналами, большую часть которых занимала манящая реклама. «Купи меня!», «Я хороший», «Я сделаю тебя счастливым». Обещания, будто в ЗАГСе. И такой же процент лжи.