Люди Арка. Книга 1

Я поднимаюсь сам, поднимаю свой сосуд и задумчиво вглядываюсь в панорамное окно, пока Ма одаривает собравшихся витиеватой речью о наших достижениях в уходящем эоне и надеждах на новый. Отдельного внимания, как обычно, удостаивается Сейвер и его бесчисленные благодеяния. За окном ей вторят залпы ослепляющих игнитов, расплёскивая флуоресцентные брызги в тяжело нависшую над урбом ночь. Тысячи цветных точек разбегаются в стороны, а после резво сбегаются вновь, чтобы преобразоваться в изображения фестивального характера. Сая обожает мигающие нивинки, а отцу больше по вкусу улыбчивое лицо Сейвера, сотканное из роя трудолюбивых цифровых светлячков. Отец важно хмурит чёрные брови и слегка кивает в сторону нависшего за окном лица, как бы сообщая тому, что всё идёт по плану и тот может не беспокоиться. Однако, когда игнит гаснет, чтобы обновиться и заново повторить запрограммированный круг поздравительной иллюминации, отец украдкой велит окну быть тише, дабы взрывы не побеспокоили Ма и не помешали её нескончаемой праздничной речи.

– Дай нам Сейвер, чтобы следующий эон был таким же продуктивным, как и истекающий. Слава Сейверу! Слава ИИТ!

– Слава ИИТ! – торжественно вторим мы.

Домашний робот по имени Руни сообщает присутствующим об официальном начале нового 3921-го эона. Я, Ма, отец, мой старший брат Фарик и ещё одиннадцать членов коммуны различной степени родства и соседей по убикору вскидывают в эфир сосуды с винумбулой и, стукнувшись ими так, что лиловая жидкость вспенивается ещё сильнее, пьют до дна. Единственный человек за столом, лишённый этого «удовольствия», – это Сая, которой поднятый шум вовсе не мешает размякнуть в своём кресле и, прикрыв глаза, погрузиться в богатый мир детских сновидений. Зажатый в её руке плюшевый жёлтый зверь, с которым она почти никогда не расстаётся, выглядит так, словно вот-вот задохнётся в крепких тисках маленькой девочки. Хотя дело всего-навсего в его огромных, почти выпученных глазах, удивительно неплохо гармонирующих с торчащей на макушке куклы кривой антенной.

Ма смотрит на мирно сопящую Саю порозовевшими от нежности глазами и негромко просит отца транспортировать её в сомнум. Я осознаю свой шанс и повторяю в точности за сестрой.

– Очень умно, Тоа, – слышу я строгий голос мамы сквозь темноту опущенных век. – Мы все оценили твой талант. А теперь «просыпайся» и не позорь меня перед дедушкой Хаззой.

Я приоткрываю один глаз, чтобы увидеть дедушку Хаззу, неотрывно сверлящего взглядом копчёного рубрума, разлёгшегося в неоднозначной позе на тарелке перед ним. Очевидно, дедушка не в курсе ни о моём провалившемся плане, ни, вероятно, о действиях кого бы то ни было ещё из сидящих за столом, ибо, судя по всем внешним признакам, он активировал персональный стрим (перстрим) и в данный момент полностью увлечён происходящим на экране, видном ему одному.

– Отец! – возмущается Ма, несильно шлёпнув деда по руке. Тот дёргается, словно кресло под ним на секунду стало электрическим, и панически осматривается по сторонам, медленно вспоминая, где он и зачем. Он задерживает взгляд на отце на мгновение дольше, чем на остальных, будто видя его в первый раз и решая, достоин ли этот густобровый камрад делить с ним один стол. Отец добродушно хлопает дедушку по плечу (тот проседает в кресле, ответившем на это жалобным писко-скрипом) и встаёт, дабы осуществить распоряжение Ма. Я решаю больше не рисковать (зрачки маминых глаз опасно побагровели) и вместо этого воспользоваться преимуществами своего положения.

Обычно я не ем на ночь глядя, но копчёный рубрум слишком уж настойчиво транслирует свой аромат мне в нос, из-за чего слюнной секрет не медлит заполнить собой ротовую полость. Помимо мяса, я накладываю себе рагу из яичного цветка, перечную терру и картошку. «Я пожалею об этом утром», – думаю я, пока челюсти перемалывают первую порцию. Тем временем Фарик подливает мне ещё винумбулы.

– Фарик, не усердствуй, – осаждает его Ма, обслуживая тётушку Рэ с миской тушёной гравирепы.

– Я же не себе! – протестует он.

– Вот именно. Ты хочешь, чтобы твой брат осрамился, не успев прожить и дня в новом эоне?

Ма никогда не была известна своей деликатностью. Фарик неубедительно скрывает ухмылку и ставит термос так, чтобы я при всём желании (будто оно у меня теперь появится) не мог до него дотянуться. Я чувствую, как капилляры моего лица разбухают под давлением хлынувшей в них крови.

Конечно, Ма намекает на печально известный Съезд Патриума N 918-го эона, а точнее, фуршет после него, когда я не рассчитал своих сил при обращении с «веселящими» микстурами и в результате напросился на кулачный бой с роботом-официантом, который, продиагностировав моё состояние, резонно отказал мне в очередной порции. Мне до сих пор сложно сказать, кто из нас тогда вышел победителем. Мне нравится думать, что я как минимум не проиграл (ведь чинить, хоть и разными способами, пришлось нас обоих).

– Что за шум, а драки нет?