Люди черного дракона

Русские же, как всегда, стояли особняком от всего мира и в мельчайшей неудаче прозревали наступивший апокалипсис, который запивают не меньше, чем самогоном, а лучше — неразбавленным спиртом. Отсюда, от твердых убеждений, усиленных алкоголем, и шли всякие бесчинства и погромы. В первую очередь доставалось, конечно, евреям и китайцам, потому что связываться с амазонками было себе дороже. Правда, союз Михаила Архангела наших мест так и не достиг, так что погромы эти были ненастоящие — никого не убивали, домов не жгли, в худшем случае пересчитают лишние зубы да лавочку разнесут.

Евреи, еще на Большой земле привыкшие к погромам, относились к ним с покорным пониманием, видели в этом широкую русскую натуру, гостеприимство и даже выражение симпатии: бьет, значит, любит. Китайцы же не имели еврейской широты взглядов и не могли уразуметь загадочную соседскую душу: обижались, плакали, кричали и даже лезли в драку, что только усугубляло их положение, и без того неустойчивое. Малый желтый брат в отличие от братьев старших — русского и даже еврейского — обладал великой злопамятностью и не склонен был прощать обиды. Потому-то, не имея сил сойтись с нашими в прямом бою, китайцы решили воевать в соответствии с хитрыми военными стратегиями трактата «Сунь-цзы»…

Была темная теплая ночь, в ветвях неистощимо кричали цикады, лес подступил к деревне дикой громадой. Двадцать наиболее воинственных китайцев, не видных во мраке, тихо прошли гуськом до дома деда Гурия, не встретив никого, кроме приблудной кошки, которой была тут же, в гробовом молчании, отвернута бедовая ее голова — чтобы не подняла тревоги, ну, и для обеденных надобностей тоже.

Китаец Федя, частично владевший хинаянским искусством легкости, вспорхнул на крыльцо и неслышно открыл дверь. Не скрипнули ржавые петли, заботливо политые кунжутным маслом сянъю, не хрустнула под ногой гнилая половица. Все двадцать китайских рыцарей зашли внутрь и при слабом свете догорающей свечи обнаружили деда Гурия, мирно храпевшего на полатях. Воздух в избе был сгущен так сильно, что впору было вешать топор — а свежее все равно бы не сделалось. Но китайцев, взращенных на вонючем тофу провинции Цзянсу, не отпугнула плотная атмосфера. Взметнулись вверх крепкие загорелые кулачки, и частые китайские удары посыпались на забубенную головушку деда Гурия, как горох из мешка.

Били деда так, словно в нем одном сошелся русский народ, виновный во всех бедах, которые уже были, есть и еще случатся с китайским населением Приамурья. Били с оханьем, кряканьем, приглушенными криками, учили уважению и ритуалу-ли. Наверняка бы забили до смерти, если бы дед и без того не был полумертвым от болезней. Когда Гурий перестал стонать и даже шевелиться, довольные наступлением справедливости китайцы тихо скрылись в ночи.

И хотя сам дед Гурий, придя в себя наутро, убежден был, что отделали его лесные бесы, которые обозлились на его святую и непорочную жизнь, и даже описывал их во всех деталях — с копытами и хвостами купно — наши сразу смекнули, что именно за черти тут подвизаются и кому следует пообломать рога.

В этот раз китайцев поучили серьезно — да так, что они после этого неделю не могли выйти на улицу. И хотя ходя Василий пытался впалой своей грудью защитить избиваемых и даже погибнуть за соплеменников, но его не пустила жена Настена — придавила к половице коленом и держала, пока все не кончилось. Так Василий со стыдом узнал, что жена его сильнее его самого, что неудивительно, потому что крепость духа — это одно, а бренное тело — совсем другое. Наши же, поучив китайцев, на этом не остановились и на входе в их часть села вывесили насмешливый плакат: «Слабые люди Азии».

Плакатом китайцы были окончательно посрамлены и, что гораздо хуже, оскорблены. Даже вмешательство ходи ничего не дало — староста Андрон посчитал, что желтый брат получил по заслугам. В самом деле, избиение дряхлого деда Гурия никак не подходило под рыцарский поступок, и даже простое уважение отыскать тут было мудрено.

Китайцы, правда, русских претензий не понимали.

— Это и есть уважение! — со слезами на глазах кричал Федя, он же тун-цзун-ли Фэй Цзя. — Если бы не уважали, не пошли бы двадцать бить одного, хватило бы и пяти…

Но дед Андрон китайских рассуждений в расчет не принимал. И потому те, кто знал самолюбивый характер наших желтых братьев, конечно, ждали, что рано или поздно случится что-нибудь особенное. И оно случилось: в селе объявился хранитель тайны вечной жизни и мастер боевых искусств даос Лю Бань.