Люди города Ура

— А я — мое лоно Для меня высоко поднятый холм,—Мне, деве, кто его вспашет?Мое лоно — брошенное поле,Мне, царице, кто на нем (пахотного) вола поставит?

— Великая госпожа, царь тебе его распашет,Думузи, царь, тебе его распашет!— Распаши же ты мое лоно, мой сердечный!…От лона царя встает поднимающийся кедр,

Травы вокруг него поднимаются высоко,Хлеба вокруг него поднимаются высоко,…сады расцветают пышно с ним рядом.

И далее Инана просит своего жениха об изобилии молока, о наполнении скотьих загонов и амбаров.[585]

Все это не произвольные метафоры; их вообще не бывает в древней культовой поэзии: каждая метафора — отражение определенного элемента мировоззрения или мироощущения, и не случайно ритуал «Службы Инаны» падал на главный месяц посева.

Брак этот разыгрывался в обряде как любовное сочетание жреца ēn, представлявшего Думузи, и жрицы, представлявшей Инану. Уже и в более ранние времена цари Ура и Урука принимали на себя нередко функции эна Инаны (в мифе — Эн-Меркар и, по-видимому, Гильгамеш,[586] в истории — цари I династии Ура — II династии Урука: Месанепада, Эн-Шакушана и другие). Частью коронационного обряда царей «Шумера и Аккада» стал священный брак с Инаной со времени царя III династии Ура Шульги (2093–2046 гг. до н. э.); соответствующие литургические песнопения упоминают Думузи уже только косвенно, а «адресованы» они непосредственно очередному царю, будь то урский Шульги или иссинский ИддинДаган.[587] Об этой церемонии мы еще далее скажем, когда вернемся собственно к жрице-энтум. Завершался обряд (вероятно, в месяце dul-ku(g)?) тем, что Инана «назначала судьбу» своему супругу, как когда-то она «назначила» Думузи «божественность на земле».

Свадьба Инаны и Думузи, видимо, сопровождалась игрищами типа карнавала или масленицы; именно они, очевидно, и назывались «службой», или «работой Инаны» (kin-^d

Inana). Для Урука, города богини плотской любви, было вообще характерно широкое распространение как «посвященной», так и «запретной», но все же покровительствуемой Инаной проституции, в том числе и гомосексуальной; но в этот «карнавальный» сезон деятельность кадиштум, иштаритум и т. п. принимала массовый, разнузданный, оргиастический характер, ибо бесчисленное повторение полового акта ощущалось, вероятно, как магически усиливающее функцию акта основного — брака бога и богини, функцию, стимулирующую всеобщее размножение. Эти сопутствующие любовные сближения и выпадали на долю «посвященных» жриц, «иштарочек» и т. д.; в принципе они, как и брак Инаны и Думузи, должны были получать определенное обрядовое оформление (как мы знаем по терракотовым рельефам на «Патерностер роу» и более поздним — конца II тысячелетия до н. э. — ритуальным свинцовым плакеткам с изображениями, найденным в храме Иштар в г. Ашшуре на севере Месопотамии); но среди общего веселья это, наверное, выдерживалось не строго, и к «посвященным» во множестве присоединялись в той же деятельности «запретные» блудницы, «шляющиеся по рынку», а может быть и другие.

О «карнавале» Иштар, с процессией, с ряжеными, порой вооруженными, с шутами — уродами и евнухами, состязаниями в силе, с самоизувечиванием и широким участием всяческих блудниц, мы знаем главным образом из других, более поздних текстов (например, из «Эпоса об Эрре»[588]); однако, как мы увидим, на эти игрища есть прямое указание и в одном из «плачей» Инаны по своему супругу, дошедшем от времени царств Ура, Иссина или Ларсы. Позже жрицам энтум, укбабтум и надитум было, по-видимому, запрещено рожать, и собственно «священный брак», видимо, начал превращаться в символическое действо. В Уруке в XI в. до н. э. игрища Иштар пытались запретить, что было воспринято как серьезнейшее народное бедствие.[589]

Ритуальные сражения и самоизувечение, возможно, следует рассматривать как пережиток инициационных обрядов (т. е. обрядов посвящения юношей в мужи путем физических и других испытаний). Следы инициационных представлений, по-видимому, вообще прослеживаются в мифологии Шумера и Аккада.

После того как справлена свадьба Инаны и Думузи, начинается главная, драматическая часть мифа — вначале, в брачных песнопениях, делались только намеки на то, что Думузи за любовь к богине будет суждена печальная судьба.