Люди, горы, небо

Наконец-то пошел сухой и ровный подъем на возвышенность, макушка которой терялась в тумане. Это, вероятно, водораздел. Будет легче. За ним начнется спуск – и, черт возьми, тогда опять не миновать ущелий.

Щебнистый склон уходил вверх полого, просто душа подпевала, так легко было подниматься. По обе стороны щебенка уже затравянела, защитилась подобием почвы, и в ней местами зияли почти неприметные дырочки, будто моль землю побила. Шеф заметил мышку. Она часто-часто поводила запавшими боками.

«Наверное, поблизости есть кедрач, – решил шеф. – А то чем же ей здесь питаться? Как вообще попали сюда мыши? »

Он еще подумал: на острове много живности, и тут же отметил с огорчением, что во всяком случае мышь – тварь несъедобная. Он не был ни брезглив, ни привередлив, охотно поедал здесь чаек, тогда как его коллеги позволяли себе эдак пренебрежительно крутить носами. Крутить-то они для вида крутили, а чаек вниманием жаловали: ведь в рационе отряда не было другого мяса.

Шеф по необходимости ел все, что не сулило явного отравления: к тому его давно уже приучила кочевая жизнь геолога. В ней бывало, что приходилось питаться травкой, корешками растений, подозрительно пахнущим мясом…

Не пренебрегал никакой едой и Миша Егорчик. Ему не случалось питаться травкой и тухлой убоиной, но у него от рождения был волчий аппетит. Вероятно, мать плохо кормила грудью – оттого и пошло. Егорчик оказался прорвой в смысле еды: сколько ни дай – все мало. Сейчас, когда отряд перешел на жесткую экономию продуктов, выпуклые пронзительно светлые глаза Егорчика как зажглись голодным огнем, так уже и не потухали.

Шеф остановился, подождал Витьку.

– Упарились?

– Немного есть, – признался тот.

– Сейчас достигнем верхотуры – передохнем, перекусим. – Шеф испытующе на него посмотрел. – У вас какие-то трения со Станиславом. Это почему? До сих пор ваши взаимоотношения меня, правда, не касались, но…

– Никаких трений, – возразил Витька; он был искренен: действительно, никаких трений. Он не припоминает ничего такого… такого, чтобы это могло броситься в глаза кому-то постороннему.

– Ну, допустим, – медленно сказал шеф и почему-то вздохнул. Он чувствовал симпатию к Витьке. Паренек привлекал его, может, и естественным в таком возрасте, но все же для шефа непривычным сочетанием детскости (мечтает найти золото там, где его нет и в помине!) с наивной бескорыстностью.

Скверно вот, что туман. Абсолютно никакой видимости. То ли взошли на макушку, то ли еще нет.

– Где мы сейчас? – спросил Витька.

– Где-то тут, – наугад ткнул пальцем в карту шеф и описал им небрежный круг. – Из-за отсутствия ориентиров не привяжешься к местности. Но неважно, сейчас свалимся вниз, дальше моря в любом случае не уйдем. К сожалению.

Как раз подошел и Станислав.

– Вот сейчас выглянет солнце, – бодро сказал он, – мы сориентируемся по компасу и карте.

Не до смеха, а засмеешься: покажется солнце – тогда и без карты можно обойтись. Островок всего с ладошку.

– - Между прочим, где эта каланча бродит, – неприязненно сказал Витька, – этот Егорчик – тип лишнего человека наших дней?

– Ничего, покричим – отзовется, – успокоил шеф: он и к Егорчику питал ничем не объяснимое расположение.

Но на крики тот не отозвался.

– Он, вероятно, глуховат? – высказал сомнение Витька.

– Вряд ли, – усмехнулся Станислав. – Скорее он феноменально ленив и безответствен. Давайте-ка лучше перекусим здесь в затишке – может, он и объявится.

– Разумно, разумно, – поддержал его шеф, тотчас извлекая из рюкзака воду в термосе. – У кого будут добавления к этому высококалорийному напитку?

– У меня заначка. Белый сухарь, – сказал Станислав, расшнуровывая прозрачный мешочек.

– О, даже белый, – удивился шеф; в принципе он не одобрял эти так называемые единоличные «заначки».

Станислав разделил сухарь на четыре кусочка – и началась скудная трапеза. Шуток слышно не было. Сильно дуло, но здесь, за увесистыми глыбами, очень дельно поставленными какою-то силой на попа, было даже уютно.

– Вот еще кусочек сухаря завалялся, – пробормотал Станислав. – Тут и делить нечего. Разыграем его «на гоп»?

– Не стоит, – сказал шеф. – Сейчас появится Егорчик.

– К сожалению, не исключено. На сухаря он, пожалуй, сработает безотказно, как локатор. – Станислав вытряхнул на ладонь крошки из мешочка и отправил их в рот. – Между прочим, у него в рюкзаке местная курица в тряпочку завернута. Породы тихоокеанская леггорн. Он ее, может, затем и уволок, чтобы ошарашить в одиночку.

– Ох уж эти ваши заначки! – покачал головою шеф. – Поразительные вы крохоборы.

– Разве плохо, – сказал Витька, не желающий быть крохобором, – если кто-то сэкономит на своем желудке, а потом поделится со всеми? У меня тоже где-то кусочек сахара лежит – в тяжелый день попьем чайку.

Шеф мог бы сказать, что все это хорошо, если хорошо кончается, но припрятанный до черного дня запасец можно употребить и втихомолку. Сама по себе природа экономии «за счет живота» (а иногда под шумок и за общий счет) .такова, что неизбежно развивает в человеке тягу к скрытничеству, какими благородными побуждениями она ни мотивируется.