Люди и чудовища

Тэрэ содрогнулся – этот жар, эта сушь, которую не утолит никакая вода… Эти мерзкие Песчаники, выдающие себя за людей. Это растущее чувство безнадежности. Безнадежности – потому что Пустыню невозможно остановить, потому что, рано или поздно, она возьмет свое.

Назначение на границу с Пустыней было тем же смертным приговором, только отсроченным. Нет, он должен найти способ. Должен!

В подземелье царила тишина – у правителя последние дни было плохое настроение, палачи выбивались из сил, придумывая все новые и новые виды казни, и использовали почти всех узников. Кроме одного, самого ценного. Самой ценной.

Она сидела на полу, обняв руками колени, и смотрела в пустоту перед собой.

– Все упрямишься? – сказал Керс и тоже сел на пол. – А я воду принес. Хочешь?

Девушка повернула голову. В голубоватом свете магического светильника она казалась призраком, ее и без того большие глаза были огромными. Лицо осунулось и побледнело, губы потрескались. Третий день без воды и пищи.

У Керса на мгновение дрогнуло сердце – отзвук его еще не прошедшей влюбленности. Мелькнуло воспоминание о том, как она поила его, умирающего от жажды, водой. Воспоминание о том, какой вкусной была эта вода, какими ласковыми ее руки…

Нисса не сказала ни слова, только смотрела на него, спокойно, равнодушно, как до этого смотрела на стену.

– Своим упрямством ты погубишь и себя, и Великого Уррия, – со вздохом сказал Керс.

Лишение воды и пищи – медленный способ, но действенный. Особенно учитывая, что чешуя твари, жившая на девушке, хранила ее от любых иных воздействий, обычных или магических. Если бы не заранее поставленное заклятие переноса, нацеленное сразу на эту камеру, неизвестно, удалось ли вообще поместить ее сюда.

– Если с Великим Уррием что-то случится, богиня покарает вас, – сказала Нисса тихо. – Как же вы слепы. Великий Уррий – последний шанс нашей страны на спасение.

– Именно. – Керс постарался вложить в эти слова все свое умение убеждать. Лицедейка, так тщательно подобранная им на роль Ниссы, не справилась, не смогла обмануть тварь. Только настоящая Нисса способна убедить свое ручное чудовище. – Ты ведь любишь свою родину, свой народ. Помоги нам. И помоги себе. Сияющее Око суров, но справедлив. Помоги – и он не только позволит тебе жить, но и богато одарит.

Нисса отвернулась и долго молчала, глядя в пустоту. Потом вновь посмотрела на него.

– Я не боюсь смерти. А ты, Керс? Ты боишься?

В ее вопросе не было угрозы, но тэрэ вздрогнул, вспомнив стражников, погибших или ставших калеками только потому, что пытались связать хозяйку чудовища. Из какого вещества ни были бы эти чешуйки, защищающие ее, но сквозь человеческое тело, сквозь сталь и даже сквозь магические щиты они проходили как сквозь масло. К счастью, стены подземелья в три фута толщиной, зачарованные еще древними тэрэ, оказались неприступны даже для них.

Острая боль пронзила правую руку Керса чуть ниже локтя, и тут же будто стальное жало вошло в левое бедро. Керс вскочил на ноги, покачнулся. Кувшин упал на пол, покатился, вода выплеснулась.

– Ты? Это ты? Как ты это сделала?!

– Сделала что? – Сквозь спокойствие Ниссы проглянуло удивление. Вроде бы искреннее.

Керс был рядом, когда одна из чешуй перерубила шею молодого стражника, схватившего Ниссу поперек тела. Перерубила чище, чем секира самого умелого палача. Если сейчас и Керсу… Но он ведь далеко от Ниссы, он ведь предусмотрительно оставил между ними достаточное расстояние! Да и она должна понимать, что его смерть ей ничего не даст. Правителю нет разницы, одним тэрэ больше, одним меньше…

Подобрав кувшин, Керс попятился к двери и выбил на ней условную дробь. И едва стражник открыл ему дверь, помчался прочь из подземелья. Наверх, в те покои, которые ему отвели. Там, закрывшись от всех, он проверит себя заклятиями – всеми целительскими заклятиями, которые знает. Потому что тэрэ не обычные люди, тэрэ не болеют. Неужели его настигло проклятие? Или… Или он стал первой жертвой новой эпидемии, такой же, как Синяя чума, от которой не спасает даже Дар? Даже при малейшем подозрении на такое целители правителя не станут церемониться. Его изолируют, убьют, тело сожгут. Рисковать никто не будет.

Едва Керс закрыл за собой дверь, боль вернулась. В этот раз в спине. Будто туда воткнулись раскаленные ножи и поворачивались, поворачивались, поворачивались. Потом боль переместилась на руки, растеклась по коже. Стискивая зубы, чтобы не закричать, он уставился на руки – и на этот раз увидел. Десятки крохотных, как муравьи, почти бесцветных осколков чего-то полупрозрачного ползли по его коже, впивались в нее и погружались под нее…

Керс потянулся стряхнуть их – и внезапно понял, что не может. Тело больше ему не подчинялось.

Существо ждало. Наверное, эти часы были самыми долгими в Его жизни.

«Нисса, – билось в голове. – Моя Нисса».