Люди и измы. К истории авангарда

Г. Г. Поспелов в своей, ставшей уже классической, книге[339] впервые раскрыл внутренний смысл живописи раннего «Бубнового валета», связав ее с народной культурой в ее празднично-театрализованных формах, воспринятых художниками как утопический образ народного единения. Включая искусство «валетов» в традицию (а помимо городского фольклора примитивизм увязан здесь с живописью московской школы, с символизмом, с театральными исканиями конца XIX – начала XX века), Поспелов не ставит перед собой задачи акцентировать те особенности бубнововалетского примитивизма, которые предваряют зрелый авангард, хотя в заключение указывает на это обстоятельство. Мне же хотелось бы вычленить именно авангардную составляющую «Бубнового валета».

Первое, что удивляет, – это странная несопоставимость живописи «валетов» и вдохновлявших их источников. Мне уже приходилось писать об эффекте известного определения русские сезаннисты, которое теряет свою убедительность при непосредственном сопоставлении картин бубнововалетцев с живописью французского мастера[340]

. Или их увлечение вывеской, хорошо известное и документально зафиксированное. И все же испытываешь недоумение, глядя на сохранившиеся подлинные вывески того времени – скучную, зализанную, «приличную» живопись[341]. Дерзкая манера письма, «убойный» цвет, так поразившие современников на выставке 1910 года, имеют очень мало общего с приемами самоучек. Даже кисть Нико Пиросмани рядом с полотнами московских примитивистов начинает казаться приземленной и обыденной. Естественно, речь идет не о том, чтобы оспаривать высказывания художников о собственном творчестве; однако можно предположить, что они видели в вывесках и других образцах примитива нечто большее, может быть, подсказанное им их исторической памятью. Кроме того, их креативная энергия перерабатывала впечатления самым радикальным образом, «перемалывая» все источники до неузнаваемости, и если Сезанн или Рембо

[342] подвергались очевидной варваризации, то современный фольклор приобретал несопоставимый с прообразом масштаб.

Ярмарки и балаганы в начале XX века также были не совсем тем, что рисуется воображению. Идеологический смысл всенародного праздника ярмарки в то время уже утратили; это были привычные торговые предприятия, на них ходили не столько для участия в гулянье, сколько за покупками; это хорошо видно, например, на картинах Кустодиева и Малютина. Вообще формы народной культуры в больших городах имели частное значение, оставались осколками древней традиции, мирно живущей, точнее, доживающей свой век на обочине современного культурного пространства. И хотя Поспелов неоднократно подчеркивает утопический характер бубнововалетской программы, истоки этой утопии он видит в настоящем и недавнем прошлом. Мне же эти истоки представляются уходящими в глубокую древность, а сама программа – во многом противопоставленной современной культуре.

Цель и пафос утопии примитивистов – образ народного празднества и единения – в книге Поспелова имеет однозначно позитивный смысл. Мне же этот пафос видится, если воспользоваться терминологией М. М. Бахтина, «амбивалентным» – разрушительно-созидательным. Иначе трудно объяснить, чем так разительно отличается какое-нибудь «Гулянье на Девичьем поле», изображенное Юоном, от ларионовской «Прогулки в провинциальном городе» или гончаровских «Борцов» (речь идет не только о стилистике этих произведений, но и об отношении авторов к объекту изображения); откуда тот боевой настрой, который звучит в словах Ларионова: «Чем хуже, тем лучше», или Машкова: «Нам хотелось своей живописью разгромить весь мертво написанный мир…»[343]?

Здесь я позволю себе одну терминологическую подстановку: попробую ввести взамен поспеловского «площадного действа» – бахтинский «карнавал»[344], не смущаясь затрепанностью этого понятия. Данная операция не покажется абсурдной, если учесть, что Поспелов часто пользуется термином «снижение», а другие положения Бахтина явственно слышатся в подтексте книги о «Бубновом валете». Хотя «площадное действо» Поспелова и «карнавал» Бахтина родственны, они отнюдь не идентичны: применительно к искусству «бубновых валетов» они, на мой взгляд, соотносятся примерно так же, как включенность в традицию и авангардизм.