Люди и нелюди

Нежить не умеет плакать. И на щеках его не слезы — кровь… а почему-то кажется, что плачет… глупость какая… и дотянуться бы, прикоснуться… проверить, да только сил совсем нет.

— Ты… не мог…

— Должен был.

— Она… сказала… поймает… я боялась, что ты придешь… а она тебя… снова…

Владислав покачал головой:

— Я не совсем то, чем она меня представляет.

— Владислав…

— Потерпи, любовь моя, скоро все закончится.

Яська и сама знает, чувствует. И то удивительно, что она все еще жива.

— Владислав… пожалуйста… поцелуй меня.

— Ты…

— Поцелуй… обидно умирать, так ни с кем и не поцеловавшись… — Она облизала сухие губы. — И… и мне жаль… я все не могла решиться, а теперь… я бы и не думала.

Он наклонился к губам, касаясь их осторожно. И собственные его были измараны кровью. А она оказалась вовсе не соленою, как то говорили. И не горькой.

Сладкая-сладкая, как малина.

— Закрой глаза, — попросил Владислав. — И не бойся… пожалуйста, не бойся.

Яська и не боится. Чего? Смерти? Так все ведь рано или поздно… вот и Яськин срок пришел. Но смерть ее тиха, баюкает на волнах. Тело не болью полнится, но странною негой…

— Сколько ты сможешь продержать ее?

Зигфрид пожал плечами.

Минуту.

Десять.

Час. Это место давало силы, но оно было коварно, а потому Зигфрид не мог сказать, когда силы эти иссякнут. Пока есть, он будет держать душу в мертвом уже теле.

Ему было жаль.

— Мне нужно несколько минут. Ты… не станешь мешать? — Руки носферата легли на рукоять.

А Зигфрид покачал головой.

Не здесь.

И тьма, сытая, ленивая, окутала ноги его, мурлыча от удовольствия. В утробе ее косматой перекатывались клочья пыли, и страха, и боли, и всего, что только сумела собрать она в этом замечательном месте. Тьме больше не хотелось воевать, она желала ласки и тянулась к рукам Зигфрида, подставляя колючий хребет. Пальцы вязли в пуховой ее шерсти, которой — Зигфрид понимал это прекрасно — не существовало. Но он все одно гладил тьму.

Слушал.

И на носферата, которого, если по-хорошему, стоило бы уничтожить, глядел искоса.

— Тебе меня не одолеть. — Носферат вытащил клинок и наклонился к ране. Кровь выходила толчками, и при каждом тело девушки вздрагивало.

— Как и тебе меня.

— Нам нет нужды воевать. — Пальцы носферата вошли в рану, расширяя ее. И если бы не воля Зигфрида, девушка бы закричала от боли.

Но она спала.

Зигфрид надеялся, что не разучился дарить хорошие сны.

— Ты — чудовище.

— Не большее, чем они. — Носферат пальцы облизал и зажмурился, а когда открыл глаза, то были они черны. — Вы, люди, слишком часто называете нелюдью тех, кто имеет несчастье отличаться от вас. Тогда как сами порой ведете себя хуже упырей и волкодлаков…

Он склонился над раной, припав к ней ртом.

Пил… и тьма урчала.

Она была напрочь лишена предрассудков.

— Я не отвечаю за всех людей. — Зигфрид присел у треснувшего алтаря. Так было лучше видно.

И ноги скрестил.

Носферат не станет нападать. Тьма была уверена в том, а ей Зигфрид доверял. Во всяком случае, доверял больше, чем кому бы то ни было из плоти и крови.

— Но мой долг уничтожать нелюдей.

— Всех? — Носферат взял девушку за шею.

Сердце еще билось.

Хватит ли у нее сил для оборота? Зигфрид читал, что и здоровые люди переносили его не слишком-то хорошо, порой, невзирая на все усилия носферата, превращаясь не в подобие его, но в низших тварей, полуразумных, ведомых лишь жаждой.

Жаль будет, если девушку постигнет та же участь.

— Нет. — Зигфрид вытащил кошель. — Тех, которые чинят вред людям.

— Я не чиню.

— Ты их убил.

Вампирус покачал головой.

— Они уже не были в полной мере людьми. И… разве некоторые люди не заслуживают смерти?

— Не судите, сказано в Вотановой книге…

— Ежели не имеете на то права, — уточнил носферат.

— А ты имеешь?

Он кивнул.

— Я хозяин этого места… и по праву хозяина предлагаю сделку. — В черные глаза смотреться не следовало. С носферата стало бы заморочить разум, лишить воли, но Зигфрид взгляд не отвел. И носферат, коснувшись измаранной кровью рубахи, продолжил: — Ты поможешь мне сделать так, чтобы она жила. А я… я помогу тебе освободить твоих родных.

— Это…

— Возможно. Я дам тебе кое-что… что подарит им смерть.

Смерть как свобода?

Пожалуй, еще недавно Зигфрид согласился бы. И носферат знал о том.

— Я мог бы солгать, что вытащу их живыми, но мы оба знаем, что это и вправду невозможно. Но и убить их ты не сможешь… сам не сможешь. Думай.

Думать было не о чем.

Но Зигфрид не спешил. А носферат не торопил его. Он гладил бледное лицо девушки, уже не белое — серое. И губ ее касался с такой нежностью, что собственное сердце Зигфрида сжалось от боли.

Почему все вышло так?

Тогда?

Он верил ведь… и любил… и наверное, продолжал любить и после всего… первый год… второй… вцепившись в эту свою любовь, будто бы, кроме нее, не было больше ничего.

Никого.

И даже боль отступала порой… но боль все длилась и длилась, а любовь однажды иссякла.

— Ты ладишь с тьмой. Спроси. Она ответит.

И тьма заурчала, зашелестела украденными голосами. Возможно… не для всех, но для этого, который и вправду Князь.

Хозяин.

— Я… сделаю, что смогу.

Сможет ли?