Люди и нелюди

— Этот трактир и вправду наследством был. Валдесов брат его держал. Он был не волкодлаком… разбойником обыкновенным, вот и заимку сделал. А как на каторгу отправили, то брату весточку и скинул. Думал, что тот его выкупит… но волкодлаки… если не задрал родственника, оно и ладно.

Стакан опустел, а горло мягче не стало.

— Он дело другое устроил. Дорога старая, но порой и на ней людям случалось… кто заблудится, кто решит путь скоротить. Главное, что выходили к трактиру. И мамка встречала… Валдес… обихаживали… а как гости спать уходили, то и… они не трогали, если людей очень много… с десяток какой… обозы проходили. А как кто один… или с малым сопровождением…

Гавриил обнял себя.

— Им человечина нужна была, чтобы расти. Так Валдес говорил. А охотиться сами не умели… он старался. Ради семьи. А мама… она знала… и ничего не говорила. Тоже ради семьи. Обмолвилась как-то, что от людей добра не видела. Чего их жалеть?

— А ты?

— Я… — Гавриил поднял взгляд. — А я боялся.

И об этом рассказать не выйдет. Страх разный.

Холодный, как поземка, которая до самого порога метет и следы заметает. И поздние гости долго топчутся на пороге, сбивая с сапог налипший снег. Они щурятся, дышут теплом и трут ладонями раскрасневшиея щеки.

— Подай гостям выпить, — велит Валдес, и Гавриил несет тяжеленный ковш с медовым взваром. А Валдес спешит забрать тулупы… он весел и шумлив, но это — ложь.

И надо бы упредить людей.

Трое ведь. Военные, по всему видать, глядишь, и управились бы, но… язык прикипает к небу, а Валдес лишь головою качает укоризненно: мол, что это ты такого выдумал…

Страх тягучий, как тесто, которое мать мнет, выминает. И тонкие нити липнут к неуклюжим пальцам ее, тянутся. Рвутся.

— Сейчас пироги подоспеют… тесто-то с утреца поставлено, да по такой-то погоде гостей нету. Вы первые. — Валдес самолично накрывает на стол. И ставит бутыль с малиновою настойкой. — Попробуйте…

Гости пробуют. Всегда пробуют. И цокают языками, кивают благосклонно, потому как хороша у Валдеса настойка.

Страх горячий, как камни, которые греются на решетке. И Гавриилово дело камни снимать да носить наверх, в постели, чтоб прогрелись они.

В теплой постели засыпать легче…

— Чисто тут у вас. — Старший из троицы потягивается, позевывая.

Он заснет.

Нет, Валдес не сыплет в настойку сон-траву, да и еду не сдабривает. Ни к чему оно зимой. Долгая дорога да холод лютый вымотают, а там уж, в тепле да по сытости сами разомлеют гости.

— Чисто, — соглашается Валдес. — Убираемся мы тут частенько. Хозяйка моя дюже порядок любит.

И щерится кривою улыбкой.

Почему никто не почуял опасности? Ладно иные люди, которым случалось на беду свою останавливаться в трактире, но военные…

Гавриил, дождавшись, когда Валдес спустится на кухню, тот всегда спускался помогать матери с уборкой, скользнет наверх. И до комнаты доберется.

Отворит ее…

— Дяденька…

А больше ничего сказать не успеет.

— Вот ты где! — Тяжкая рука Валдеса ухватит за шиворот. — Извините, господин, старшенький мой дурноватый… комнату попутал, верно…

И человек, зевнув, кивнет.

Ему не будет дела ни до Гавриила, ни до трактирщика со всем его семейством. Под вой метели сладко спится…

Страх горяч, как Валдесовы руки.

И красен, как его глаза, которые впотьмах светятся угольями. Гавриил смотрит, не смея отвести взгляд, а в голове одно — сейчас убьют… или не сейчас, чтоб постояльцев до сроку не тревожить, но позже, с ними…

— Дурить вздумал? — спросил Валдес и Гавриила тряхнул, легонько так, но зубы клацнули. — Не надо, Гавря… не заставляй меня делать тебе больно.

И о стенку приложил с размаху. Так, что дух вынесло.

С того раза Гавриил три дня отлеживался, только и хватало силенок, что до кухни доползти. Не ел ничего, пил воду холодную. Мать же делала вид, что ничего не замечает. Занятая она… поди попробуй троих разделать, да с умом, чтоб не пропало лишнего…

Евстафий Елисеевич закрыл глаза и рукою язву нащупал, как она, притихшая, присмиревшая под медикусовым строгим надзором, не очнется ли от этаких страхов. А ведь думалось, что всего-то он, воевода познаньский, на веку своем повидал. Выходит, что и не видал ничего толком… и слыхать не слыхивал… и не слыхивал бы с превеликою радостью.

Да отступаться поздно.

Люди… надобно бы статистику запросить по региону… и узнать, кто там стоял из чинов. А может, и по сей день стоит, небось не так уж много годков минуло. Учинить дознание, выяснить, как оно стало, что люди пропадали, а никто и не слыхивал… или слыхивал?

Приграничье.

Неспокойное место… одного-другого на нежить спишут, про третьего скажут, что с любовницею сбег аль с полюбовником, про четвертого еще чего выдумают. Знал Евстафий Елисеевич, как оно бывает. За каждою пропажей не набегаешься.

Но чтоб такое допустить!

Генерал-губернатору докладную составить надобно будет… и ведь ходили слухи… должны были ходить, что неладно на старой дороге… почему не послали кого с проверкою? Сколько ж людей сгинуло?

— Потом я понял, почему он меня не убил. — Гавриил сидел ровненько, только в стакан вцепился, будто опасаясь, что отбирать станут. — Он… их надо было учить охотиться, понимаете?