Люди против нелюди

Все стихотворение синтаксически необыкновенно мастерски вмещено в одно предложение. Основное пространство его занимает троекратное повторение обстоятельства времени — когда… когда… когда… Само же действие вмещено в два слова — мне грустно… А дальше, еще три строки, объяснение причины грусти. Грустно не от самого одиночества, а от невозможности приобщить друзей к «немеркнущим небесам», «земной святости», «небесному свету». Столь нехарактерная для поэзии Рубцова статичность стихотворения обусловлена замыслом. Дьявольские силы «Поезда» производят лязгающее, свистящее движение, а упокоение, обретение вечного покоя никакого движения и не предполагают.

И тут надобно вспомнить, что в православной традиции упокоение всегда воспринималось как высшая ступень нравственного совершенства человека. Отказываясь от грешной сутолоки страстей, человек обретает возможность преодолеть их, очиститься. Стремление хотя бы в старости обрести покой — заветная мечта православного человека, высший дар, который может он получить от судьбы.

Как всегда в стихах Рубцова, настоящее и будущее время смешиваются здесь, существуют одновременно. Стада идут дремать уже сейчас, река тоже несет небесный свет в настоящем времени, а упокоение только еще сойдет в будущем, но уже сейчас знает герой стихотворения эту радость.

По-видимому, не случайно стихотворение, являющееся духовной вершиной сборника и давшее название всему сборнику, помещено Рубцовым на двенадцатом месте. Начинается же сборник, как и все у Рубцова, очень просто:

Уединившись за оконцем,Я с головой ушел в труды!В окно закатывалось солнце,

И влагой веяли пруды…

Далее идет как бы описание прогулки. Ничего нарочитого в этом описании нет. «Иду в рубашке», «цветут ромашки», «на них ложится тень ветвей»…

Однако, если мы вспомним «Старую дорогу»:

Навстречу им июльские денькиИдут в нетленной синенькой рубашке,По сторонам — качаются ромашки

,И зной звенит во все свои звонки,И в тень зовут росистые леса… —

обнаружится ритуально-точное повторение ключевых слов, объяснить которое случайным совпадением невозможно. Впрочем, если следовать гегелевской логике, этого мы пока еще не знаем. Так что описание летнего дня и не вызывает у читателя ничего, кроме узнавания дорогого каждому человеку пейзажа. Происходит безмятежно-расслабленное погружение в настоянный на запахе разогретой солнцем травы воздух июльского дня. Одновременно совершаются и некие магические действия, и вот реалистический пейзаж начинает размываться, и в нем проступает то, что видно рубцовским глазам:

И так легки былые годы,Как будто лебеди вдалиНа наши пастбища и водыЛетят со всех сторон земли!..

Картина, что и говорить впечатляющая. Разбросанные в разных краях годы наших жизней соединяются в библейско-пастушьей простоте жизни. И все. Магический сеанс завершен. Вместе с пробуждением отдаляется от нас и чудное видение. Только смутное, неразборчивое эхо доносится издалека:

И снова в чистое оконцеПокоить скромные трудыКо мне закатывалось солнце,И влагой веяли пруды…

В. Даль в качестве иллюстрации к слову «покоить» приводит выражение: «Они взяли к себе деда, чтобы покоить его у себя». По Рубцову, «скромные труды» покоит солнце, то есть источник света, питатель самой жизни. Если мы вспомним, что труды эти с самого начала стихотворения были связаны с солнцем, светозарный характер их становится очевидным.

Но там, где есть свет, должна быть и тьма, доброму всегда противостоит злое, покою — сутолока, Богу — дьявол. Уже второе стихотворение «Жара» закрепляет тему противостояния Света и Тьмы как главную в сборнике. Начинается «Жара» с появления «вещей старухи»:

Всезнающей, вещей старухеИ той не уйти от жары.

Стихотворное бытие этого персонажа коротко. Вещая старуха лишь обозначена как инициатор устроенного силами зла шабаша. Свист, лязганье, грохот рубцовского «Поезда» заменяют в «Жаре» мирные приметы летнего дня:

И с ревом проносятся мухи,И с визгом снуют комары,И жадные липнут букашки,И лютые оводы жгут…