Бойцы нехотя спрыгнули с повозки.
— Вы, пан, сидите… Один ничего, — вдруг обратился он ко мне.
Мы проехали немного молча.
Затем, снова повернувшись ко мне, он с какой-то виноватой улыбкой, стыдливо опустив ресницы, сказал:
— Не помню, когда и спал вдоволь… Каждую ночь вожу. То наших возил…
— Кого?
Он безнадежно махнул рукой.
— Они — ваши?
— Привык так говорить. Наши… — он криво улыбнулся. — Эти «наши» у меня жинку и двух детей… дивчину двенадцати лет да хлопчика… о пятом годочке…
— За що?
— Жинка была у меня полька…
— А дети?..
— Ну, тоже… по-ихнему — нечистая кровь. Мазуры, кажуть, вы… Всех порешили.
Я соскочил с повозки и зашагал по твердой обочине, прибитой дождями, поросшей подорожником. Ко мне подошел Васыль с Горыни. Похлопывая моего коня по шее, он тихо сказал:
— Добрый коник. А возница наш вам уже рассказал? Про детей и про жинку?
— Рассказал. Как они могут… детей…
— Так он же сам их и убил…
Я остановился, пораженный. Возчик резко повернул к нам лицо, искаженное гримасой безумия. Подняв кулаки над головой, он прохрипел:
— Васылю-у-у… — дальше в его горле заклокотало, и он упал лицом в солому.
Мы отстали. Васыль тихо заговорил:
— Я знаю его. Он у «Черного Ворона» связным был. Я до вашего Швайки, по заданию Сабурова, в цих краях был. Тоже по связи работал. Он у них образованным считался. Книги про «вильне казацтво» читал. Пошел было даже на повышение… А потом вышел у них приказ: резать поляков… А у него жена Рузя… Кругом всех вырезали. Он своих на первых порах спас. Еще и сестру жены и матку к себе перевез. Это их и погубило. Думали — никто не тронет. А тут приехали эти главные. Куркульские сынки — они все по штабам сидят. «А ну, дружэ, доказывай нам, что ты щирый украинец…» И заставили: сначала жинку своими руками… А потом в раж вошли: «И детей рубай!» — говорят. А он не смог. Так они на его глазах ребятишек кончили. Он долго потом вроде сумасшедшего был, два раза его из петли вынимали. Така-то у нас тут самостийна Украина! — сказал он с горечью и презрением. — И кто ее выдумал? Не знаете?
Впереди нас тарахтела по корневищам сбитыми шинами телега. Колеса, подпрыгивая на корнях, подбрасывали голову возчика с глухим стуком.
Этот мертвый стук и сейчас перекликается в ушах с жестким шорохом ржаных стеблей.
Вспоминаю я об этом возчике и думаю свою думу. Какой дьявол развязал эту бессмысленную резню?
Еще не отгремели в памяти выстрелы гражданской войны, еще волочили по закоулкам Европы широкую петлюровскую мотню неудавшиеся атаманы и гетманы, но уже идеологические преемники Скоропадского, Петлюры, Коновальца заварили вновь свою вражью отраву. В застенках фашистской Германии, на «кресах» панской Польши готовила ее буржуазия, подправляя смердящий этот душок парижской парфюмерией. Политический хамелеон Грушевский с бородой шамана скулил уже в 1925 году о том, что «уничтожаются старые формы техники, привычки, методы труда. Образы старого и связанные с ними верования жалобно погибают». А петлюровские молодчики, такие, как Евген Онацкий, хлебнув фашистской «культуры» Муссолини, пропагандировали по образу и подобию «дуче» галицийский фашизм. Онацкий кричал во Львове и Кракове: «История всех наций — это история бесконечного империализма, империализма святого и законного».
Он вопил: «На Восток! На Востоке находятся народы потенциально богатые… Они представляют чудесное поле экономической и интеллектуальной экспансии. Они дадут нам то, чего у нас нет…»
Так пути неудачных петлюровских атаманов сходились с дорогой ефрейтора, заварившего дьявольское варево второй мировой войны.
А пока наследник Петлюры и Коновальца — Степан Бандера — осваивал в окрестностях Берлина сложное ремесло диверсанта, шпиона и провокатора в школах, подшефных полковнику Николаи и фрау Доктор, фашиствующие типы «изучали» историю Украины.
Словно об этом выродке украинского народа пророчески писал сто лет назад Тарас Шевченко:
На плечах немецкого фашизма, в обозе немецкой империалистической армии ворвалось на плодородные земли Украины это жадное воронье. Захватить, грабить, жрать, богатеть. Они поклялись верой и правдой действовать только так: