Люди с чистой совестью

Бои на фронте интересовали нас не только в общем плане войны. Теперь и партизанские шансы на удачу возрастали. Станет ли гитлеровское командование интересоваться отрядом, маленькой песчинкой, залетевшей куда-то за тысячу километров от линии фронта? Там, на Востоке, сражались десятки отборных дивизий, вооруженных всеми видами техники. До нас уже долетали грозные названья: «тигр», «пантера», «фердинанд». Там, на фронте, шла непрекращающаяся борьба брони и снаряда. Но нас она пока не касалась.

Какую угрозу для фашистов по сравнению с грандиозной фронтовой техникой представляют наши два полковых орудия и десяток противотанковых пушек-сорокапяток?

Руднев вслух высказал наболевшее:

— Третье лето войны. Первые два были временем вынужденного отхода на фронтах. В этом году, после Сталинграда, должно быть иначе…

А Базыма рассудил:

— Пока что — наше дело шестнадцатое. Пролезть подальше, нашебаршить побольше. А там видно будет.

Руднев улыбнулся Ковпаку.

— Недальновидный у нас начштаба, старик. С такой тактикой только яблоки воровать из чужого сада…

— Да я с точки зрения отряда… А не в смысле общей стратегии. — Базыма вытер сразу вспотевший лоб.

— Оторванная от стратегии точка зрения на войне не нужна, старина. Каждый солдат в отдельности выполняет общий план… либо тормозит, задерживает выполнение его…

— Да ладно. Не так сказал, а вы уж…

Все засмеялись. Руднев повернулся к Васе Мошину.

— Следить непрерывно за сводкой. Ничего не пропускать.

Тот, козырнув, пошел к своей повозке, из-под которой тянулась на соседние сосны сеть антенн.

Теперь полагаться на путаные сведения о «дистрикте» и интуицию нельзя было. Руднев долго говорил о чем-то с Ковпаком. Вскоре он объявил нам решение командования:

— Ночью переходим границу.

— Переходим все-таки? — устало покачал головой Базыма.

— Ну, конечно. Не можем же мы всерьез полагаться на разговоры местного населения.

— А «языки»? — упорствовал начштаба.

— Два контрабандиста? Из которых один безбожно заикается? Это же больше для смеху…

Базыма внимательно смотрел на комиссара.

— Семен Васильевич! Я же совсем про другое. «Языки» нужны из пограничников…

— Некогда. Времени для разведки нет. А упустим время — потом намаемся. Решено. На фронте начались дела. Не можем же мы сидеть сложа руки — это преступление!

Все замолчали.

Руднев быстро ходил взад-вперед, искоса поглядывая на недовольного начштаба. Затем подошел к нему. Покачивая головой, Григорий Яковлевич трудился над картой.

— Что, не нравится, старик?

— Да чего там? Так или не так — перетакивать не будем, — вздохнул Базыма и стал готовить приказ.

Вошел Ковпак. Он был не способен долго колебаться. Он верил своему комиссару и другу, как самому себе.

— Готов приказ?

— Нет еще.

— Что так долго возитесь? Надо дать время хлопцам помозговать…

Базыма укоризненно посмотрел на командира.

— Накладут нам господа генералы за тем кордоном. Не найшов броду, не суйся…

Ковпак нахмурился.

— А ты що предлагаешь: руки — в брюки, коли на фронте такие дела?..

Базыма стал оправдываться:

— Так это же пословица такая…

— Пословыця, пословыця… Я тоже, брат, пословыци знаю, — не унимался Ковпак.

Руднев сел и положил Базыме руку на плечо.

— Начштаба, понимать надо. Учти, друг: ведь именно когда идут активные бои на фронте, и наши партизанские нападения дают наибольший эффект. Решено?

— И подписано, — сказал Ковпак, ставя свою подпись под приказом.

— История, хлопцы, не забудет ни тех, кто делал свое дело по-совести, ни тех, кто выбирал работу полегче… — сказал Руднев.

Я залюбовался комиссаром. Не знаю, о чем он говорил с командиром, но я видел, как он убедил начштаба. А честнейший Григорий Яковлевич был из тех людей, которые не стесняются высказывать свои сомнения, но, будучи разубеждены, уже никогда к ним не возвращаются. Идеи командования Базыма проводил в жизнь преданно и настойчиво, как свои собственные. Только этим я объяснил себе этот необычайный среди военных разговор, когда старший по положению терпеливо «уговаривал» подчиненного там, где, казалось, достаточно одного слова приказа.

Вечером, захватив с собой контрабандистов, отряды перемахнули через границу «дистрикта». Особых препятствий на кордоне никто не чинил. Двух часовых-пограничников убили разведчики. С боковых постов раздалось по три тревожных винтовочных выстрела.

— Вот и все приключение! — смеялся Руднев.

Телефонные провода, тянувшиеся вдоль границы, мы вырубили на расстоянии нескольких километров. Не особенно торопясь, покатили дальше на юг, уже по Галичине.

Различия — ни в пейзаже, ни в облике людей — на первый взгляд не было. В лавчонках — соль, мыло, керосин, спички и какие-то сигареты в длинных сотенных пачках с табаком, похожим на морскую траву, но зато в красивой упаковке. Хлопцы выкуривали зараз по десятку этих сигарет.

— Толку чуть от этого дистрикта. Ни в голове, ни в животе, ни на душе — никакого накуру.

— Одна слеза и пакость на зубах. Эрзац.

— И к чему бы фашисту эти игрушки с границей?

Уже в лесу нагнал меня Вася Войцехович и, показывая толстый словарь, радостно сказал, немного картавя: