Люди с чистой совестью

Я давно замечал пристрастие повозочного Веласа к странному предмету, похожему на огромный самовар, какие мне приходилось видеть лишь в детские годы на станции Жмеринка. Звалась эта махина — автоклав. Предназначенный для стерилизации инструментов и бинтов в стационарном госпитале, он был невозможно громоздок и неудобен для перевозки. Еще первый партизанский врач Дина Маевская каким-то образом сумела убедить старика Веласа, в течение всей своей шестидесятилетней жизни и не подозревавшего, что на свете есть такие штуковины, в том, что от этой громоздкой и несуразной вещи зависит чуть ли не существование отряда. И если бы не забота Веласа, уже давно раздобыли бы мы автоклав, более подходящий для рейдовой хирургии. Но Велас возил этот громоздкий, неуклюжий чан безропотно, больше того — самоотверженно, уже два года. И довез-таки в Карпатские горы. Я не раз видел на переездах старика, под обстрелом прикрывавшего собственным телом огромный автоклав. Ездовые подсмеивались над Веласом, затем бросили: упорство в выполнении долга, даже если речь идет о самом маленьком долге, всегда вызывает в конце концов уважение. Люди видели — фашисты могут убить любого из нас, могут растрепать отряд, могут бомбить, обстреливать, покрывать минометным огнем, но пока жив Велас, автоклав будет цел и невредим. И к началу работы полевого хирурга будет он весело шипеть, выпуская парок, блестеть надраенными боками, в которых отражается лохматая стариковская голова Веласа… Это стало уже привычкой, бытом…

И вот сейчас сам главный врач Иван Маркович приказал оставить автоклав! Велас не соглашался. На повторный приказ он ответил руганью, назвал врача «вредителем», а когда тот прикоснулся к заветному автоклаву, набросился на него с кулаками и даже схватился за карабин. Вызванный на глаза командования, Велас молчал, сопел, поглядывая исподлобья…

— Вредитель он. И враг народный. Все. Точка.

— Вот видите! — махнул рукой хирург.

Командиры, знавшие Веласа, вначале улыбались. Ковпак спросил шутя:

— Що, вожжа под хвост попала?

Велас пропустил замечание командира мимо ушей.

— Снимем с санчасти, старик, — серьезно пригрозил Базыма.

— Не имеете никакого права. Я еще с самого сорок первого года в ней состою. Есть хоть какое за мной замечание? Ага, нет? Как же ты снимать меня будешь? За что?

— Почему не подчиняешься?

— Потому — вредительский приказ!

— Ладно, ступай. Ступай! Я що сказав? — закричал Ковпак.

Велас, пожав плечами, медленно, как бы делая одолжение, отошел шагов двадцать и остановился, поглядывая на штаб.

— Занимайтесь своим делом, — обратился к Ивану Марковичу комиссар.

— Так он опять в меня стрелять будет.

— И застрелю… Ты що думаешь? — выглянул из-за сосны, как расшалившийся мальчишка, старикан.

— Арестовать, — кивнул дежурному на Веласа Ковпак.

Велас, довольный, сам подошел к Ковпаку.

— Арестуешь? Это можно.

Все заулыбались. Чудачества Веласа все же иногда скрашивали однообразие походной жизни на стоянках.

Иван Маркович ушел.

А я, пытаясь понять поведение своенравного старика, вспомнил его «историю».

О своем приходе в отряд, как немногие из ветеранов 1941 года, Велас не любил распространяться. Только один раз мне пришлось подслушать его историю. Село Веласа было полностью сожжено фашистами. Велас был в лесу на работе. А всю его семью, состоявшую из бабки Пелагеи, двух дочерей, снохи и семерых внучат, постигла тяжелая, мучительная смерть. Молодух постреляли. А старуху с внуками загнали в сарай-клетушку и заживо сожгли. Велас вернулся с делянки лишь на третий день. Помню, он ровным голосом рассказывал:

«Пришел я. Гляжу, заместо нашего села одна степь, а на ней дымочки курятся. Дошел до своей дедизны: може, думаю, кто из семейных в ямке сидит. Побродил — нема никого. Глянул на тое место, где плетух коровий у нас стоял. А они, мои милые — все семейство, — как сели в уголочек того плетуха, так и сидят. Все восьмеро. Детки сидят.

Посредине никак моя Палажка, а кругом ее — внучата. Скинул я шапку с головы. «Здравствуйте, мои дорогие..» — говорю. А они молчат. «Здравствуй, жена моя Палага», — и за плечо ее взять хотел… Она и рассыпалась. Тут уже я больше ничего не помню. Только в ковпаковском отряде до памяти пришел. Говорили хлопцы — встрели на просеке: лесом я шел и песни все пел…»

Люди разных знаний и опыта лечили партизан.

Первым хирургом отряда Ковпака была Дина Казимировна Маевская, по образованию физкультурный врач. Она окончила институт перед самой войной, пришла в отряд без единого инструмента, без лекарств, без приборов..

Но если у кого-нибудь из нас, выживших наперекор всему, и сохранилось чувство уважения и благодарности к самой человечной из наук — медицине, то оно всегда было связано с образом этой девушки, физкультурного врача. Спасать жизнь человека в больницах, госпиталях и специально оборудованных кабинетах — это, конечно, тоже благородное дело. Но попробуйте это делать при керосиновой лампе, в лесной избушке, в сарае или на марше под дождем..