Люди с чистой совестью

— А где же Ганька? Вот кто бы сейчас нам пригодился для разведки, — спросил я Войцеховича.

Начштаба пожал плечами.

— А ты разве не знаешь? — Он махнул рукой. — Еще вчера, уже после боя, карабин чистила и сама себя в ногу ранила. В группе Курочкина осталась.

Склон становился все круче. Люди почти бежали вниз. Шорох камешков под ногами словно обгонял нас и, казалось, вырастая, несся навстречу.

— Что мы — в пропасть катимся, что ли? Эй, кто там ведет?

— Это Прут шумит, — успокоил нас Землянко.

Он ходил днем в разведку, прощупывать дорогу к Пруту.

Теперь ясно, почему на той стороне реки, в Ланчине, фары вражеских машин так бесшумно скользили на восток. Вытянув в темноту блеклые щупальца света, они ползком пробирались по шоссе.

А Прут шумел все громче, играя волной по каменистому дну, заглушая и моторы и стоны Кости Стрелюка.

Подошли к первым хатам… Возле крайней, еще не достроенной халупы столпились разведчики. Темный киптарь скрадывал фигуру хозяина. Только белые рукава мелькали в темноте да изредка поблескивали зубы. Зябко куталась в платок женщина, прислонившаяся к плетню.

— Тихо, хлопцы! — умолял хозяин. — Зайдемте во двор. Там я вам все скажу.

Я никак не могу решиться. Человек этот либо, рискуя собственной жизнью, спасет, либо через несколько часов выдаст, а может быть, и продаст жизнь нашего товарища.

Мы зашли во двор.

— Как фамилия? — спросил я хозяина.

— Иваночко, — ответила женщина, прижавшись к гуцулу.

Но я никак не мог решить, что за люди перед нами.

— Это муж ваш?

Мне показалось, что она назвала его по имени, так, как привыкла называть дома, ласкательно. Но выяснилось, что зовут его Михаил. А Иваночко — их фамилия.

Еще днем разведчики договорились, что оставят у них раненого партизана. В недостроенной халупе на чердаке уже была приготовлена для него постель.

Но я все еще колебался. Шуба Ковпака окончательно решила дело. Хлопцы притащили ее и, как в меховом магазине, вывернув полы, показывали товар. Накинув ее на плечи гуцулу, Володя Лапин уговаривал:

— Бери! Знаменитая шуба! В ней сто лет проживешь!

Вдруг гуцулка умоляюще сказала мужу:

— Не бери, Михасю! Где же это видано, что бы мы, Иваночко, за добрэ дело гроши или друге якое майно[19] брали. Отдай хлопцам кожушину…

Я увидел, как Михась без сожаления сбросил шубу с плеч на руки Лапина. И решился.

2

Через десять минут наша колонна перешла Прут по узким пешеходным мосткам. Мы попали на каменную, сложенную из широких плит лестницу, которая вела к шоссейке. Сквозь удаляющийся шум реки из-за поворота доносилось сердитое урчание моторов.

Машины шли с интервалами в двести — триста метров. Пробравшись к шоссе, я увидел, что немецкой колонне нет конца. Мы и так потеряли много времени. Дал команду:

— Перебежками — через дорогу!

Группами по двадцать — тридцать человек мы «форсируем» шоссе в середине районного центра Ланчин, в интервалах между машинами генерала Кригера.

Удалось проскочить, не вызвав тревоги.

Пройти железнодорожный путь было уже совсем легко. Тропа привела нас к глубокому оврагу.

Несколько вьючных коней, которых мы взяли для того, чтобы везти на них груз и могущих сидеть на лошади легко раненных, сильно сковывали движение.

Вот и сейчас. Через овраг перекинули два бревна. Препятствие это легко преодолеть человеку. Но лошади упирались и не хотели входить на шаткий мостик. Опытные ездовые, завязав им глаза, проводили по одной; но последняя, не удержавшись, сорвалась в овраг. Пройдя полкилометра, Войцехович вспомнил, что конь, упавший в овраг, был с седлом. Пришлось гнать ездового назад с приказом снять седло. Конь в овраге — не улика. Оседланный же конь завтра на рассвете привлечет внимание жителей Ланчина и покажет противнику наш путь. А сейчас наша общая и главная забота была — получше замести за собой следы.

Пройдя железную дорогу, мы вышли в чистое поле. Идти было легко, хотя местность все время небольшим подъемом уходила от Прута на север.

В степи трещали цикады, звезды казались ласковее. Воздух был плотен и весом, вдыхать его сладостно, словно пьешь густой медовый напиток.

— Прибавьте шагу! — весело раздавалось по колонне.

С удивлением заметил, что команда эта, в горах дававшаяся только для того, чтобы люди не валились с ног, теперь исполнялась безукоризненно: люди действительно прибавили шаг, послышались веселые восклицания, и все чаще передавалась по колонне шутливая эстафета, прибаутка Федора Карпенки: «Ну, теперь хоть и умереть, но на ровном месте».

Сельцо обозначено на карте одно, а на самом деле их оказалось два: Горохолына-лис и Горохолына-поле. Словно коварная судьба говорила: налево пойдешь — лес дремучий, направо — степь зеленая, а позади Карпатские горы. Мы выбрали Горохолыну-лис.

Рассвет застал нас на подходе к лесочкам, обступившим сельцо Горохолыну. Зацепившись за опушку, мы дали передохнуть людям часок-другой.