Люди с чистой совестью

— Не разобьет он отряд никогда, не разобьет.

— А ты помолчи. Почему не разобьет? А потому, что правильная тактика. Тихо и осторожно к нему подходим, а вже потом бьем крепко… Поняв?

— Ага…

— Щоб настоящим партизаном быть… это, брат, во–первых — научиться надо молчать. Это тебе первая тактика. Затем тихо сидеть, глазом не моргнуть, носом не шморгнуть — это будет вторая… А там еще третья… Ну, то вже в следующий раз обучу.

В кустах не выдержали:

— Расскажите вже все три сразу…

— Сидор Артемович, расскажите…

— Мы сразу выучим…

Ковпак, нахмурившись, смотрел то на малышей, то на «комиссара».

Юрка молчал.

— От бачите… Первую тактику только он один и знает, а вы що? А если б немец?.. Сразу б из автомата!..

Юрка подал знак, и хлопцы замолчали, широко вытаращив глаза и прижимая ладошками рот, чтоб не вылетело неосторожное слово. Ковпак еще долго говорил, объясняя им преимущества молчания и тишины в партизанской боевой практике…

Хлопцы упорно не отзывались на ковпаковское «поняв?».

Он хмыкнул себе под нос и долго, с выдержкой скручивал цигарку. Закурил. С чувством затянулся и блаженно закрыл глаза…

— Так… Ну, на первый раз эти дела вы поняли. Теперь будем объяснять третью… Значит, так… Самый сильный, самый лютый зверь на свете — это кто?

Ребятишки упорно молчали…

— Ну, говорите. Вже можно… Кто самый сильный зверь?..

— Вовк, мабуть, — неуверенно произнес Мишка, сын ездового девятой роты.

— Ну да, вовк. А ведмедь?

— Той посильнее.

— Може, ежак?..

— Не, той колючий. А силы в нем меньше, как у кота…

На этом познания о зверях были исчерпаны.

Ковпак смаковал цигарку.

— Так. Не знаете? Ну, я скажу. — Опять помолчал. Ребята впились глазами в его беззубый рот. — Самый сильный на свете зверь — это, пожалуй, тигра будет…

Ребятишки выдохнули сразу. Юрка, забыв о своем командирском достоинстве, не удержался, чтобы не прихвастнуть:

— Я видел тигра в зверинце… Как большу–у–щий кот…

— А ходит как? — спросил Ковпак.

— Ходит тихо…

— То–то… Сила у него громадная, а ходит тихо… по земле в траве ползет — и не услышишь… Лапы у него мягкие… Вот это и будет вам третья партизанська тактика… Чуешь, комиссар? Научить свое войско тихо ползать, щоб как тигры… А военные это будут называть: по–пластуньскому. А ну, давай за мной, — и, потушив цигарку сапогом, к удивлению ребят, Ковпак хлопнулся на локти и быстро, ужом извиваясь в траве, пополз…

Ребята засопели за ним. Но вскоре отстали и потеряли его из виду… За полчаса, ободрав локти и коленки, они проползли метров двести. Только тогда пожалел их Ковпак. Обойдя их сзади, он свистнул тихо и призывно.

— Ну, хватит. Это я вас все равно как в плен забрал… Ты що ж? Вперед ползешь, а назад не оглядываешься… А ну как я — немец? Що тогда?.. Пиши пропало!.. — И, выставив вперед указательный палец вроде пистолета, щелкнул языком. — Вот и готово. Убитый. Падай…

«Убитого» схватили за ноги, за руки и поволокли в кусты «хоронить»…

К лету 1942 года ковпаковцы вторично вернулись из Брянских лесов в свой Путивльский район. Как буря, пронесся отряд по Путивльщине, Глуховщине, разогнал полицаев, разгромил фашистские гарнизоны. Враг в панике бежал к югу, где на железной дороге Бахмач — Ворожба у него были крупные гарнизоны. С ходу был захвачен Путивль. Сутки хозяйничали ковпаковцы в старинном русском городе, где перед войной их командир был председателем горсовета.

Затем отряд с обозами и ранеными остановился лагерем «дома» — в Спащанском лесу, откуда он впервые и двинулся в рейд в Брянские леса 1 декабря 1941 года. На железную дорогу, по которой к фронту беспрерывным потоком тянулись поезда, ночами уходили десятки диверсионных групп. Отряд бросил на диверсии лучшие силы. Поэтому задача оставшихся была как можно меньше привлекать внимание противника к своему лагерю. Ковпак в свободные от командирской и штабной работы часы уединялся на реке Клевень. То ли для успокоения нервов, то ли чтобы отдать дань «штатским» довоенным страстям, захватывал удочки. Вдали, за излучиной Сейма, в который впадала Клевень, виднелся на высоком берегу старинный Путивль. Как–то, глядя на него, учитель Базыма дрогнувшим голосом начал тихо читать:

То не кукушка в роще темной

Кукует рано на заре.

В Путивле плачет Ярославна

Зарей на городской стене.

— А що ты думаешь? — живо отозвался Ковпак. — Тоже солдатская жона. Така вже ихняя доля. Плакать, когда мужа на бой выряжаешь. Та и той Игорь, хоч и князь, а, видать, был вояка добрый.

— Вот только… напрасно… в плен… сдавался… — вставил комиссар Руднев.

Он вылечился в отряде благодаря заботам врачей и жены. Не мог только есть горячую и твердую пищу. И говорил пока короткими фразами, передыхая после каждого слова.

— Не пришли… Ворожбы?.. — спросил он Базыму.

— Нет еще. Жду к вечеру…

— От, бачишь, на тому горбочку вона плакала, — показал удилищем Ковпак на крепостные валы Путивля.

— Кто? — не понял Руднев.

— Та Ярославна ж!.. — ответил Ковпак, насаживая червяка на крючок.

— А я думал, Ковпачиха твоя, — сказал Базыма.

Руднев сжал его плечо. Базыма взглянул, куда показал ему глазами комиссар… и осекся.