Люди с платформы №5

Комната с полупустыми коробками и грудами вещей Эмми отодвинулась на задний план. Все его чувства были сосредоточены только на них двоих: на прикосновении ее пальцев, на ее дыхании, согревающем его шею, и на соединившихся губах.

Санджей понимал: впервые увидев Эмми в вагоне, он влюбился не в нее, а в некий идеальный образ. В собственную фантазию, благодаря которой он наделил незнакомую девушку множеством достоинств, сделав ее эталоном совершенства. Но сейчас он любил настоящую Эмми со всеми ее причудами и недостатками. Со всем тем, что делало ее неповторимой.

Санджей не боялся, что у них что-то может пойти не так, и не загадывал на будущее. Он часами слушал медитации, пытаясь стать более спокойным и рассудительным, и наконец достиг желаемого результата. Не было ничего, кроме момента «здесь и сейчас» — самого совершенного момента в жизни.

Он провел рукой по волосам Эмми, намотал прядь себе на пальцы и вдохнул ее запах. Он знал, что его уже никогда не потянет в другие места.

АЙОНА

— Здравствуй, красавица Би, — произнесла Айона.

Би сидела в кресле и смотрела из окна на заходящее солнце. Услышав эти слова, она повернулась к Айоне и улыбнулась. У Айоны отлегло от сердца. Сегодня у них явно будет хороший день.

— Это опять ты, — сказала Би. — Я ведь тебя знаю?

— Да, дорогая, это я. Айона.

— Айона? Так зовут мою любимую. Она сейчас в Париже. Посмотри на снимок. Правда, она великолепна?

Би указала на рамку с фотографией, стоявшую на каминной полке. Это была уменьшенная версия снимка, что висел на стене в прихожей Ривервью-Хауса.

— И ты тоже великолепна, моя дорогая, — заверила ее Айона, включаясь в игру.

Все попытки поправить Би не дали бы никакого эффекта, а лишь вызвали бы у бедняжки замешательство и подавленность.

Айона знала: есть проблемы, которые при всем желании решить невозможно. Поэтому нужно найти способ сжиться с такими проблемами. И если Би уже не в состоянии вернуться в мир Айоны, то она сама переместится в мир любимой.

— Давай отправимся в Париж, — предложила Айона.

Она подошла к столику со старомодным проигрывателем. Нужная ей пластинка с песнями Коула Портера уже лежала на диске. Оставалось лишь опустить тонарм на дорожку, где Элла Фицджеральд исполняла «Let’s Do It».

— О, да это же наша песня! — захлопала в ладоши Би.

— Доставь мне удовольствие, потанцуй со мной, — попросила Айона.

Она протянула руку к Би. Та встала с кресла, взяла ее за руку, а другую руку положила на талию.

Прижавшись щекой к щеке Би, Айона тихо подпевала Элле Фицджеральд. Она закрыла глаза и перенеслась на сцену театра «Монпарнас». И вспомнила, как тамошние музыканты играли, сидя в оркестровой яме, а они с Би делали первые шаги путешествия длиной в жизнь.

Они танцевали на сверкающем полу. Их танец вобрал в себя все прежние танцы. Они кружились, словно волчки, запрокинув головы и раскинув руки, как когда-то кружились под дождем на залитых светом фонарей Елисейских Полях. Они громко смеялись, как когда-то, танцуя на всех торжественных встречах и церемониях награждения. Не было лишь папарацци с фотовспышками. А как потрясающе они подготовили свой свадебный танец, облачившись в одинаковые смокинги серебристого цвета, усыпанные розовыми лепестками конфетти.

— Я люблю тебя, Айона, — сказала Би.

Айона не знала, идет ли речь о ней или об Айоне из воспоминаний, но сейчас это не имело значения. И тогда, и сейчас эти слова относились лишь к ней. И всегда будут относиться.

— Не так крепко, как я люблю тебя, дорогая Би, — ответила Айона.

— Мы с тобой — стопроцентный кекс, — заявила Би.

— О да, стопроцентный кекс, — повторила Айона.

От автора

Значительную часть своей жизни я провела в автобусах, поездах и лондонском метро. Я часто встречала знакомые лица и, подобно Айоне, придумывала этим людям прозвища. Я пыталась воображать, как складывается их жизнь, какие события там происходят. С этого началась моя страсть к рассказыванию историй.

Во время наших совместных поездок я никогда не заговаривала ни с кем из этих людей, равно как и они со мной. Подобное сочли бы по меньшей мере странным. Помню, однажды я ехала в метро. Рядом сидел элегантно одетый пассажир, лицо которого вдруг начало зеленеть. Соседи искоса поглядывали на него, пока он не раскрыл дорогой кожаный портфель и не исторг туда содержимое взбунтовавшегося желудка. Потом бедняга закрыл портфель и на следующей станции вышел. Никто не произнес ни слова. Вот что значит быть лондонцем.

В «Ивнинг стандард» мне часто встречались истории о мужчинах, потерявших работу, которые тем не менее продолжали надевать деловые костюмы и месяцами ездить в центр Лондона, поскольку стыдились сказать кому-либо правду. Даже самим себе. Я всегда изумлялась, услышав подобное, и задавалась вопросом: что заставляло этих людей вести себя таким образом? Этот вопрос застрял у меня в подсознании и постепенно превратился в Пирса.