Люди сороковых годов

Он ввел Вихрова сначала в верхний этаж, в переднюю, в которой даже оказалось огромное зеркало, вделанное в стену и, видимо, некогда предназначенное для того, чтобы приезжие гости поправляли перед ним свой туалет: дом этот принадлежал когда-то богатому купцу, но теперь проторговавшемуся и спившемуся. Далее затем следовало зало с расписными стенами, на которых изображены были беседки, сады, разные гуляющие дамы, к большей части которых арестанты приделали углем усы. Кругом всех стен шли нары, на которых арестанты лежали и сидели. При появлении Вихрова и смотрителя они все вскочили и вытянулись.

- А внизу у вас - женское отделение? - спросил Вихров, чтобы что-нибудь только спросить смотрителя: вид всех этих людей не то что испугал, но как-то смутил и сконфузил Вихрова.

- Внизу - женское, - отвечал тот, покорно склоняя свою голову.

- Которые же вам из арестантов грубили? - спросил Вихров, вспомнив, наконец, главную причину своего посещения острога.

- Вот-с эти трое, - отвечал смотритель, показывая на двух довольно молодцеватых арестантов и на третьего - еще молодого малого, но совсем седого.

Вихров обратился к двум первым арестантам:

- За что вы посажены?

- Не знаем, ваше благородие! - отвечал один из них.

- Как не знаете? Но кто вы такие? - прибавил Вихров.

- Не знаем, ваше благородие, - отвечал и на это арестант.

- Стало быть, вы - не помнящие родства? - продолжал Вихров.

- Точно так, ваше благородие! - отвечал арестант, и на губах его промелькнула, как кажется, легкая насмешка.

- Руки по швам! - крикнул было Вихров.

Арестант на это еще более усмехнулся.

- Уж это, ваше благородие, командовали нам, приказывали многие! Нет-с, я не солдат, - отвечал арестант, и насмешливая улыбка по-прежнему не сходила с его губ.

- Но где же ты пробывал все время до острога? - продолжал спрашивать его Вихров.

- Да где, ваше высокоблагородие, пробывал?.. Где день, где ночь!

- Но где же именно? Что за ответ: где день, где ночь.

- Не упомню, ваше благородие.

- Как не помнишь! - воскликнул Вихров. - Неужели тебе не совестно говорить подобные вещи?

Арестант моргал только при этом слегка глазами.

- Не упомню-с! - повторил он еще раз.

- А ты где жил? - обратился Вихров к другому арестанту.

- А я там же, где и он, супротив его-с! - отвечал тот с еще большим, кажется, нахальством, чем товарищ его.

Прочие арестанты довольно громко при этом засмеялись, и Вихров сам тоже не мог удержаться и усмехнулся; а смотритель развел только горестно руками.

- Вот и поговори с ними, и посуди их, - произнес он как бы сам с собою.

- Что же такое они вам нагрубили? - обратился к нему Вихров.

- То, что не слушаются, делают - что хотят! Голубей вон под нарами завели; я стал их отбирать, не дают!

- Вы заводили голубей? - спросил Вихров опять первого арестанта.

- Да, это виноваты, ваше благородие, точно что завели: скучно ведь здесь оченно сидеть-то, так эту забавку маленькую завели было...

- Да где же вы достали голубей?

- Я достал, - отвечал арестант откровенно. - Меня к допросу тоже в суд водили, я шел по площади да и словил их, принес сюда в рукаве; тут они и яички у нас нанесли и новых молодых вывели.

- Но все-таки, когда смотритель стал у тебя требовать их, отчего ж ты не отдавал их ему?

- Жалко, ваше благородие, было: мы тоже привыкли к ним; а потом мы и отдали-с!

- Отдали? - обратился Вихров к смотрителю.

- Отдали-с! Голуби-то у меня и теперь с опечатанными крыльями гуляют на дворе. Прикажете принести? - говорил смотритель.

- После. В этом только грубость арестантов и состояла? - прибавил Вихров.

- Нет, вон за этим молодцом много еще и других историй, - произнес смотритель, показывая на первого арестанта, - его вон на двор нельзя выпустить!

Арестант при этом заметно сконфузился и потупил глаза в землю.

- Почему нельзя выпустить? - спросил Вихров.

- А потому-с... - отвечал смотритель и, как видно, не решался доканчивать своего обвинения.

- Все это одна напраслина на меня, ваше высокоблагородие, - говорил арестант окончательно сконфуженным голосом.

- Какая же напраслина - на других же не говорят.

- Это все, ваше высокоблагородие, Гаврюшка вам солдат насказал, говорил арестант.

- Ну, хоть и Гаврюшка - что же?

- А то, ваше благородие, что он перед тем только четвертак с меня на полштофа требовал.

- За что же он именно требовал с тебя? - вмешался в их разговор Вихров.

- Прах его знает! - отвечал арестант, по-прежнему сконфуженным голосом.

- В чем же именно он еще обвиняется? - отнесся Вихров к смотрителю.

- А в том, ваше высокоблагородие, что по инструкции их каждый день на двор выпускают погулять; а у нас женское отделение все почесть на двор выходит, вот он и завел эту методу: влезет сам в окно да баб к себе, арестанток, и подманивает.

Арестант при этом обвинении окончательно уже покраснел, как рак вареный. Прочие арестанты - кто тихонько смеялся себе в кулак, кто только улыбался.

- И те подходили к нему? - спрашивал Вихров.

- Еще бы! Бунт такой на меня подняли, когда я запретил было им к окнам-то подходить: "Что, говорят, ты свету божьего, что ли, нас лишаешь!" Хорош у них свет божий!