Читаем Люди сороковых годов полностью

- Отчего ж ты так думаешь? - спросил ее Вихров с улыбкою.

- Оттого, барин, куда же вам меня-то девать будет? Вам жаль меня будет: вы добрый.

Вопрос этот в первый еще раз представлялся Вихрову с этой стороны: что если он в самом деле когда-нибудь вздумает жениться, что ему с Груней будет делать; деньгами от нее не откупишься!

"Э, - подумал он, - где мне, бобылю и скитальцу, жениться", - и то же самое высказал и вслух:

- Не бойся, никогда и ни на ком не женюсь.

- Ну, вот, барин, благодарю покорно, - сказала Груня и поцеловала опять его в плечо.

- А то, барин, еще умора... - продолжала она, развеселившись, - этта верхний-то хозяин наш, Виссарион Ардальонович встретил меня в сенях; он наглый такой, ни одной девушки не пропустит... "Что, говорит, ты с барином живешь?" - "Живу, - говорю я, - где же мне жить, как не у барина?" - "Нет", - говорит, - и, знаете, сказал нехорошее. "Нет уж, говорю, - это извините, барин наш не в вас!" - "Ну, коли он не такой, так я за тобой стану волочиться". Я взяла да кукиш ему и показала; однако он тем не удовольствовался: кухарку свою еще подсылал после того; денег ужас сколько предлагал, чтобы только я полюбила его... Я ту так кочергой из кухни-то прогнала, что чудо!

- Что ж ты нравишься, что ли, ему очень?

- Не знаю, зачем уж так я оченно ему нужна; точно мало еще к нему разных мамзелей его ходит.

- А много?

- Много!.. Прескверный насчет этого мужчина.

В это время сверху пришел к Вихрову посол.

- Шлет уж - не терпится! - сказала Груня с гримаской, увидя горничную Юлии Ардальоновны.

- Барышня велела поздравить вас с приездом, - проговорила та, - и сказать вам, что если вы не очень устали, так пожаловали бы к ним: они весьма желают вас видеть.

- Хорошо, скажи, что приду, - отвечал Вихров.

Груня сделала при этом не совсем довольное личико, впрочем, молча и с покорностью пошла подавать барину умываться и одеваться.

Он, придя наверх, действительно застал Юлию больной. Она сидела на кушетке, похудевшая, утомленная, но заметно с кокетством одетая. При входе Вихрова она кинула на него томный взгляд и очень слабо пожала ему руку.

- Вы больны? - спросил ее Вихров, почему-то сконфуженный ее печальным видом.

- Да, немножко, - отвечала Юлия, а сама между тем с таким выражением взяла себя за грудь, которым явно хотела показать, что, напротив, - множко.

- Чем же, собственно? - спросил Вихров, садясь от нее довольно далеко.

- Я не спала все это время, а потому сил совершенно нет, - отвечала Юлия, устремляя на Вихрова нежный взор.

Он, со своей стороны, просто не знал - куда себя и девать.

- Послушайте, Вихров, - начала Юлия, - скажите мне, могу я вас считать себе другом?

- Сколько вам угодно! - отвечал он, стараясь придать начинающемуся разговору шутливый тон.

- И вы будете со мной откровенны? - продолжала Юлия.

- В чем могу! - отвечал Вихров, пожимая плечами.

- Скажите, - говорила Юлия (она в это время держала глаза опущенные вниз), - вы кроме Фатеевой не любили и не любите никакой другой женщины?

- Любил! - отвечал Вихров односложно.

- Но надеюсь, - продолжала Юлия, - что в этом случае ваш вкус не унизился до какой-нибудь госпожи - очень уж невысокого происхождения?

Вихров при этом взглянул на Юлию: он догадался, что она намекает ему на Грушу, - и ему вздумалось немного подшутить над ней за ее барскую замашку.

- А отчего же и не унизиться? - спросил он.

- Да потому что... - отвечала Юлия, вся вспыхнув и пожимая плечами, интересного тут ничего нет... может быть, впрочем, это только какое-нибудь временное увлечение?

- Может быть и временное, - отвечал загадочно Вихров.

Юлия не знала - как и понять его. Насчет Груши ей разболтал и этим очень обеспокоил ее брат Виссарион.

- Никогда он на тебе не женится, - бухнул он ей прямо, - потому что у него дома есть предмет страсти.

Юлия вопросительно посмотрела на брата.

- Я пятьсот рублей предлагал, чтобы получить только взаимность, - не приняла.

Виссарион более вящего доказательства не полагал и нужным прибавлять со своей стороны.

- Может быть - ты не нравишься ей, - проговорила Юлия, потупляясь.

- Ну да, не нравишься... Нравятся им только деньги, а если не берет, значит - с той стороны дают больше.

Тысячи мрачных мыслей наполнили голову Юлии после разговора ее с братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться в чувствах своих к нему, а там - пусть будет, что будет!

- Послушайте, - начала она, побледнев вся в лице, - за то, что вы мне открыли вашу тайну...

Какую ей Вихров тайну открыл - неизвестно.

- Я сама вам открою тайну.

Вихров понял, куда начинал склоняться разговор - и очень этого испугался. Главное, он недоумевал: остановить ли Юлию, чтобы она не открывала ему тайны; если же не остановить ее, то что ей сказать на то? К счастью его, разговор этот перервал возвратившийся домой Виссарион.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза