Читаем Люди сороковых годов полностью

- Ах, напасти наши великие пришли, - проговорила старуха.

Две прежние старушки между тем лучше всех распорядились: пользуясь тем, что образа были совершенно закрыты от Вихрова народом, они унесли к себе не две иконы, а, по крайней мере, двадцать, так что их уже остановил заметивший это голова.

- Будет вам, старухи! - проговорил он им негромко.

- Ну, теперь, братцы, начинайте ломать, - сказал Вихров. Ему страшно тяжела была вся эта сцена.

- Ломайте, братцы, - проговорил за ним и голова.

Один из плотников взлез на самый конек вышки, перекрестился и ударил топором; конек сразу же отлетел, а вслед за ним рассыпалась и часть крыши. В народе как бы простонало что-то. Многие перекрестились - и далее затем началась ломка: покатился с крыши старый тес, полетела скала; начали, наконец, скидывать и стропилы. Плотники беспрестанно кричали стоявшему внизу народу: "Отходите, убьет!"

- Куда же нам теперь материал этот лесной девать? - спросил голова Вихрова.

- Я тебе сдам его под расписку, а ты продай его и деньги вырученные обрати в общественный капитал.

- Что же, мы же ведь опять и купим его себе, - заметил голова.

- Вы же и покупайте!

- Удивительная вещь, право! - проговорил голова и вздохнул.

Вихров снова возвратился в свою комнату и стал продолжать письмо к Мари.

"Сейчас началась ломка моленной. Раскольники сами ее ломают. Что такое народ русский? - невольно спросишь при этом. - Что он - трусоват, забит, загнан очень или очень уж умен? Кажется, последнее вероятнее. Сейчас голова, будто к слову, спросил меня: Куда же денут материал от моленной?.. Я сказал, что сдам ему, - и они, я убежден, через месяц же выстроят из него себе где-нибудь в лесу новую моленную; образов они тоже, вероятно, порастащили порядочно. По крайней мере, сегодня я видел их гораздо уж меньше, чем вчера их было в моленной за всенощной. Я стараюсь быть непредусмотрительным чиновником..."

На этом месте письма в комнату вошел голова; лицо его было бледно, борода растрепана, видно, что он бежал в сильных попыхах.

- Неладно, ваше высокородие, - начал он взволнованным голосом, плотник там один зарубился сильно.

- Как зарубился? - воскликнул и Вихров, тоже побледнев немного.

- Так, упал с крыши прямо на топор, что в руках у него был, - весь бок себе разрубил!

- Ну, что же делать! - проговорил Вихров и хотел было выйти на улицу.

- Погодите маненько, ваше высокородие, - остановил его голова, - народ сильно оченно тронулся от этого!.. Бунтуют!.. "Это, говорят, все божеское наказание на нас, что слушаемся мы!" - не хотят теперь и моленной вовсе ломать!

- Да они это хуже сделают для себя, понимаешь ты? - говорил Вихров.

- Я-то понимаю, судырь, это.

- Я все-таки пойду, пусть они меня убьют, - сказал Вихров и, надев фуражку, пошел.

Народ в самом деле был в волнении: тут и там стояли кучки, говорили, кричали между собою. Около зарубившегося плотника стояли мужики и бабы, и последние выли и плакали.

Вихров подошел к этой первой группе. Зарубившийся плотник только взмахнул на него глазами и потом снова закрыл их и поник вместе с тем головою. Рана у него, вероятно, была очень дурно перевязана, потому что кровь продолжала пробиваться сквозь рубашку и кафтан.

- Перевяжите его хорошенько! - воскликнул было Вихров, но на это приказание его в толпе никто даже и не пошевелился, а только послышался глухой говор в народе.

- Поганое дело этакое заставляете делать, за неволю так вышло! раздалось почти у самого его уха.

- Всех бы их самих, барь-то, этак перерубить! - проговорил на это другой голос.

Вихров вспыхнул: кровь покойного отца отозвалась в нем.

- Кто тут говорит, что всех бар перерубить надо? Кто? Выходи сюда! крикнул он.

Толпа сейчас же отшатнулась от него.

- Выходите и убивайте меня, если только сам я дамся вам живой! прибавил он и, выхватив у стоящего около него мужика заткнутый у него за поясом топор, остановился молодцевато перед толпой; фуражка с него спала в эту минуту, и курчавые волосы его развевались по ветру.

- Что случилось, того не воротишь, - доламывайте моленную сейчас же! кричал он звучным голосом.

Мужики не двигались.

- Говорят вам, сейчас же! - повторил Вихров уже с пеною у рта.

- Нет, ваше высокоблагородие, мы ломать больше моленной не будем, произнес тот старик, который спрашивал его, за что начальство на них разгневалось.

- Вы не будете, - ну, так я ее буду ломать. Любезные! - крикнул он, заметив в толпе писаря удельного и кучера своего. - Будемте мы с вами ломать, - берите топоры и полезайте за мною, по двадцати пяти рублей каждому награды!

Кучер и писарь сейчас же взяли у стоявших около них раскольников топоры, которые те послушно им отдали, - и взлезли за Вихровым на моленную. Втроем они стали катать бревно за бревном. Раскольники все стояли около, и ни один из них не уходил, кроме только головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется, что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать - он своих опасался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза