Читаем Люди сороковых годов полностью

- Он говорит, что когда этот вексель будет у меня, так я не выдержу и возвращу его мужу, а между тем он необходим для спокойствия всей моей будущей жизни!

- Чем же он так необходим для спокойствия вашей будущей жизни?

- Тем, что он будет служить для мужа некоторым страхом.

- Но ведь вы уж больше не живете с вашим мужем?

- Да, но он может меня потребовать к себе каждую минуту.

Павел задумался; в продолжение всей этой сцены он вел себя как бы солиднейший мужчина.

- Вот об этом-то, друг мой, собственно, я и хотела посоветоваться с вами: имею ли я право воспользоваться этим векселем или нет?

Павел развел руками и начал не без важности:

- По-моему, имеете и нет; не имеете права, потому что муж ваш не желает вам оставить этот вексель, а имеете его, потому что он заел весь ваш век; следовательно, должен поплатиться с вами не только деньгами, но даже жизнию, если бы вы потребовали того!..

- Да, подите, - люди разве рассудят так!.. Никто этого не знает, да и знать не хочет!.. Я здесь совершенно одна, ни посоветоваться мне не с кем, ни заступиться за меня некому! - проговорила m-me Фатеева и заплакала горькими-горькими слезами.

Павлу сделалось до глубины души ее жаль.

- Что ж вам за дело до людей!.. - воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. - Ну и пусть себе судят, как хотят! - А что, Мари, скажите, знает эту грустную вашу повесть? - прибавил он: ему давно уже хотелось поговорить о своем сокровище Мари.

- Кажется, знает!.. - отвечала Фатеева довольно холодно. - По крайней мере, я слышала, что муж к ней и к Есперу Иванычу, как к родственникам своим, писал обо всем, и она, вероятно, больше симпатизирует ему.

- Мари? - спросил Павел с удивлением.

- Да, - отвечала Фатеева, - она в этом случае ужасная пуристка, особенно в отношении других.

- А в отношении себя что же? - сказал Павел. Он видел, что m-me Фатеева была за что-то очень сердита на Мари.

- О, в отношении себя нет! - говорила та. - Хоть бы с вами, - вы ведь к ней неравнодушны!

- Я? - спросил Павел, покраснев.

- Да, вы!.. И даже очень неравнодушны, - так?

- Может быть, - отвечал Павел, улыбаясь: он очень рад был этому вопросу.

- С вами, по-моему, - продолжала Фатеева грустно-серьезным тоном, - она очень нехорошо поступала; она видела ваши чувства к себе, почему же она не сказала вам, что любит другого?

- Мари любит другого?.. Но кого же? - спросил Павел каким-то глухим и торопливым голосом.

- Там одного господина; их, вероятно, скоро свадьба будет.

Павел почувствовал, что у него в голове как бы что-то такое лопнуло.

- Как же это?.. Я у самой вас спрашивал: нет ли чего особенного у Мари в Москве, и вы решительно сказали, что нет! - проговорил он с укоризною.

- Друг мой!.. - воскликнула Фатеева. - Я никак не могла тогда сказать вам того! Мари умоляла меня и взяла с меня клятву, чтобы я не проговорилась вам о том как-нибудь. Она не хотела, как сама мне говорила, огорчать вас. "Пусть, говорит, он учится теперь как можно лучше!"

- Хорошо еще и то, - произнес с грустной насмешкой Павел, - что обманывали по крайней мере с благодетельною целью!.. Что же ее будущий супруг - господин офицер, гусар, генерал?

- Он - артиллерийский полковник; очень хороший, говорят, человек; эта привязанность старинная; у них это сватанье тянется года уж три...

- Что же так долго мешало их счастию?

- Сама Мари, разумеется... Она в этом случае, я не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека - не только уж жениха, а и так называемою преступною любовью - что ж, тут скрываться нечего: не скроешь!..

- И очень она любит жениха? - спросил Павел.

Всеми этими допытываниями он как бы хотел еще больше намучить и натерзать себя, а между тем в голове продолжал чувствовать ни на минуту не умолкающий шум.

- Очень, вероятно! По крайней мере, в последнем письме, которое она мне писала, она беспрестанно называет: "мой добрый, бесценный".

- Вот как, - "добрый, бесценный"! - произнес Павел, куда-то в сторону смотря.

M-me Фатеева поняла, кажется, наконец, какое она страшное впечатление произвела на Павла этим открытием.

- Что же, вы будете в Москве бывать у Еспера Иваныча и у молодых, когда их свадьба состоится? - спросила она, глядя на него с участием.

- Конечно-с!.. Какое же право я имею на них сердиться? Случай весьма обыкновенный. Мне много еще раз, вероятно, в жизни придется влюбиться несчастным образом! - усиливался Павел ответить насмешливым голосом: ему совестно было перед Фатеевой тех рыданий, которые готовы были вырваться из его груди.

- Ну, однако, я тоже завтра уезжаю, и мне тоже надобно похлопотать об лошадях!.. - сказал он, вставая и протягивая руку m-me Фатеевой.

- Я, может быть, буду в Москве и буду иметь крайнюю, очень крайнюю надобность видеться с вами! - проговорила она с ударением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза