Но вместе с тем на душе было тревожно и грустно. Все-таки в жизни сделан слишком крутой поворот. Чем он обернется, что принесет?
— Поживем — увидим, — вслух сказал Михаил и поднялся.
С запоздалым сожалением он подумал, что не спросил у Люськи, где сенокосничает семья, и вышел в сени. На длинной полке в ряд белели стеклянные банки с молоком. Когда-то мать разливала молоко в глиняные горшочки и ставила в печь париться, и такое пареное молоко Михаил очень любил, но с тех пор, как разбился последний горшочек, он пил только свежее. Отыскав по тонким сливкам утреннее молоко, Михаил опорожнил литровую банку и вышел на крыльцо. Туйко опять начал восторженно прыгать ему на грудь и лизаться.
— Ну хватит, хватит, уймись! — он жестко осадил пса за холку.
Из дома Тимошкиных кто-то смотрел в кухонное окно.
«Наверно, бабка, — подумал Михаил. — Зайти, что ли, проведать стариков!..»
Он прислонил к двери палку и направился к соседям. Лицо в кухонном окне тотчас пропало, и через минуту на крыльце появилась Акулина. Она улыбалась каждой морщинкой, и глаза ее смотрели молодо и весело.
— Здравствуй-ко, Мишенька! — старуха низко поклонилась. — Думала, кто это через огороду скочил да к собаке побежал, а на-ко вот!..
«Ишь как она по-русски шпарит!» — подивился Михаил и сказал, пожимая костлявую бабкину руку:
— Ты, Матвеевна, вроде как на десять лет помолодела.
— Ой, не говори-ко! — она приблизила к нему сияющее лицо и полушепотом сообщила: — Ведь Василий в гостях, еще и с внуком!.. Поди в избу-то, поди! — она подтолкнула его сзади. — Все дома.
Год назад, во время отпуска, Михаил разок заглянул к соседям. Но тяжким было то короткое посещение: не изба — сарай, и жильем в ней не пахло, будто смерть уже вселилась в дом, да что-то замешкалась; старики — одна тень, в глазах унылая тоска, даже не тоска, а пугающая отрешенность. И только один вопрос: «Опять приехал? Ну и слава богу!..» «На ладан дышат», — с грустью подумал тогда Михаил. Прощаясь, он был уверен, что видит стариков последний раз, что они не переживут зиму.
Теперь же, когда вошел в избу Тимошкиных, он устыдился тех своих мыслей.
— Михаилу Ивановичу!.. — приветствовал его старик, вставая с лавки.
— Доброго здоровья! — поклонился Михаил, и ему радостно было пожать живую стариковскую руку.
Он так же уважительно поздоровался с Василием Кириковичем и Германом.
Акулина немедля взялась за самовар.
— Не клопочи, бабушка, ради бога! — сказал Михаил. — Я только что молока напился.
— Ну — молока! Как же без самовару? Ты ведь с дороги, да и мы еще чаю не пили. Садись-ко пока да хвастай, как живешь. Не женился?
— Какая женитьба! Все место себе ищу.
Акулина налила в самовар воду, разожгла пучок лучины.
— Дак ты счас-то в Питере, али где?
— Уехал я оттуда. Совсем.
— Ну-у!.. — Акулина сунула лучину в самовар, приладила трубу. — А чего так? Али худо там?
— Не то что худо... Домой тянет, поближе к лесу.
— Раз уж смалу к охоте пристрастился, тянуть будет, — сказал Кирик Савельевич.
Герман хорошо помнил, как дед Митрий говорил о странностях в характере и увлечениях старшего внука, и теперь с интересом присматривался к Михаилу.
Внешне Михаил был очень похож на Петра: такой же светлоглазый, большеносый, скуластый. Но было в его лице что-то мужиковатое, не хватало тон интеллигентности, которая уже успела наложить на будущего филолога свой отпечаток.
— И по какой же специальности ты работал в этом... Питере? — спросил Василий Кирикович.
— Крановщиком. Ну, и еще на бульдозере недолго.
— Любопытно. Если тебя интересует лес, то и специальность следовало выбрать соответствующую.
— Это конечно, — согласился Михаил.
— Дак теперь-то куда ладишь? — спросил Савельевич.
— Не знаю. Вот отгуляю отпуск и посмотрю. Хотелось бы поближе к дому.
— Эдак, Мишенька, эдак! — одобрила Акулина. — Худо ли, когда от батьки да матки недалеко.
Михаил закурил, помолчал, думая о чем-то своем, потом вдруг обернулся к Василию Кириковичу.
— Вот вы человек, так сказать, государственный, знаете экономику и политику... Раз уж такой разговор зашел, вопрос у меня будет... В общем, как вы считаете, есть у Ким-ярь перспектива?
Василий Кирикович привалился спиной к стене, закинул ногу на ногу, смерил Михаила долгим оценивающим взглядом и ответил:
— Безусловно, есть.
— Какая?
Брови Василия Кириковича сдвинулись: ему не понравилась поспешность, с которой был задан вопрос. Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Перспектива есть уже потому, что со временем не останется ни одного гектара земли вне эффективного экономического использования. Но когда очередь дойдет до Ким-ярь, на это трудно ответить. Здесь нет полезных ископаемых, край чрезвычайно удален от железных дорог и промышленных центров, а сельскохозяйственное освоение этой земли уже невозможно: нет людей.
— На целине тоже не было людей, — осторожно возразил Михаил.