Этот случай тоже дал паре повод для вечернего разговора. И стоило Хильме ли, Кусте ли упомянуть к слову о чем-нибудь имеющем касательство к Плихтари, как это приводило к некоторому препирательству. Куста показывал все яснее, что он не благоволит визитам тещи; когда она, слащаво улыбаясь, сидела на кухне и в присутствии прислуги с явным удовольствием заговаривала с зятем, Куста, словно бы отвечая ей, говорил что-то девушке-скотнице, которая, держась в сторонке, прихлебывала кофе. Он выказывал свое настроение, не очень-то остерегаясь при этом и Хильмы. Кому угодно позволялось видеть, что Куста вне себя, и молодая девчонка-скотница стеснялась неоправданного внимания к ней хозяина. Словно она и это случайно собравшееся в кухне общество, к которому, казалось, принадлежит и хозяйка, невольно, одним своим присутствием здесь вызвали что-то такое, чего не следовало бы вызывать.
Случилось раз-другой, что Куста внезапно заставал батраков во время работы за каким-то откровенным разговором. При появлении Кусты они раздраженно умолкали, обменявшись парой туманных намеков.
— И кто же это такое сказал, кто так поступил? — допытывался хозяин в открытую, стремясь понять общие настроения.
«Одна бывшая девушка», — отвечали ему. Или: «Один бывший мальчишка, возвращаясь с рынка». И ничего толком не объясняли. Пока однажды хозяин не отвел в сторонку старого торпаря и тот по-свойски не объяснил, что они там перемывали косточки Ийвари Плихтари.
После этого вечером, ложась рядом с женой в постель, Куста был молчалив. Хильма нашла и сжала его руку, но ответного пожатия не получила, ощущала лишь омертвевшие мозоли на ладони и пальцах. Темное безмолвие сгущалось, и под общим одеялом каждый старался даже дышать потише. Жене это было труднее: в ее состоянии вдохи получались короткими, и слышно было, как она пыхтит от волнения. Поворачиваясь к Кусте, она издала прерывистый вздох и тут же внезапно схватила мужа за плечо, и затем среди всхлипываний можно было разобрать такие же прерывистые мысли, поневоле произносимые вслух:
— Что ж ты все время злишься — ведь знал же ты, откуда я, когда взял меня. И не будешь больше видеть тут моих домашних, если не хочешь, — я мать сюда не звала — скажу ей, чтобы не приходила больше, — другие-то оттуда и так не приходят.
— Не приходят, зато слава о них приходит, — холодно произнес Куста.
Хильма, похоже, не услыхала этого замечания. Она продолжала плакать и все сильнее прижималась к груди мужа. И Куста уж не мог ничего другого, как попытаться другой рукой хоть как-то приласкать и успокоить ее. Но от этого всхлипывания жены перешли в плач.
— Ой, я несчастная, куда же я попала! И почему же я должна из-за кого-то страдать, если сама я никогда ничего такого не делала и такой не была.
Тело жены казалось горячее обычного, и вся она, пытавшаяся свернуться клубком и уткнувшаяся мужу в подмышку, была еще более неуклюжей, чем прежде. Это наблюдение переломило настроение Кусты; такая смена чувств случалась у него и прежде. Да и последняя фраза жены привлекла его внимание: до сих пор он никогда не задумывался, могло ли у этой Хильмы, дочери Плихтари, быть что-то такое раньше, до ее прихода в Салмелус. Теперь, из этих оброненных женой в сердцах слов, он понял, что, по крайней мере, на сей счет можно быть уверенным. Хильме, похоже, и в голову не пришло приравнять к таким случаям то, что произошло между ними, — и это было надежнее любых заверений. Растроганный, он ласкал жену нежно, как прежде, когда она еще была девушкой…
Последовали тихие, благодатные часы покоя, но утром Куста и Хильма проснулись ранее обычного. Сначала они как бы напоминали друг другу что-то взглядами, затем возник негромкий разговор.
Хильма теперь впервые рассказывала мужу все как есть о своем брате Ийвари, похоже, она была в курсе его нынешних дел. Ээва Вооренмаа небось уже родила, и ребенок, видать, от Ийвари, тут никуда не денешься. Однако же Вооренмаа вроде бы дали знать, что дело можно уладить без суда, если Ийвари согласится заплатить Ээве пятьсот марок. И заплатить он должен до Рождества, иначе повестка к ленсману будет ему вместо рождественского подарка. Но ведь у Ийвари таких денег нет — разве что он возьмет где-нибудь в долг, а потом помаленьку отработает.
Куста отнесся к делу так, словно Хильма обратилась к нему с прямым вопросом или просьбой.
— Тебе надо самой сходить туда сегодня и все выяснить, — сказал Куста, одеваясь и давая понять мягкостью самого тона, что Хильме можно еще остаться в постели. И она осталась — лишь отвечая на его теплое внимание, хотя никакой необходимости лежать у нее не было. Впрочем, так, в постели, можно было подумать об остающихся неделях и о приготовлениях — уже сделанных и тех, что еще предстояли.