Люди в летней ночи

Ее и саму немного удивляло, что она пошла одна и все шла в ту сторону, где в небе поднималось солнце. Где-то у нее за спиной, там, откуда она все больше удалялась, нашлись бы, пожалуй, более знакомые места. Но в самом знакомом — в ее доме — поселились теперь совсем незнакомые жильцы, к которым у нее не было дела. У опекуна оставалось еще немного ее денег, и он обещал выплатить их, когда Силья достигнет совершеннолетия, которого она теперь вроде бы достигла. Но у Сильи никогда не было особого интереса к тем деньгам, у нее было такое чувство, будто она нашарила эти деньги в кармане у отца тогда, поздним воскресным вечером, когда, вернувшись из деревни, где находилась церковь, она увидела отца лежащим на столе. Или даже будто тот «опекун» нашарил их в отцовских карманах и дал Силье, сколько сам захотел.

После обеда Силья пришла в самое далекое по этой дороге место, где ей уже доводилось бывать, — в деревню с церковью. Она зашла в лавочку при пекарне, чтобы чем-нибудь подкрепиться. Добродушная супруга пекаря уставилась на красивую девушку и наконец спросила, из каких она мест. Так завязался разговор, и вскоре пекарше стало уже все ясно, и она рассказала, что здесь, в округе церкви, уносят хозяев прочь с полей и избивают штрейкбрехеров. Затем пекарша посокрушалась, что как раз наняла новую помощницу, иначе наверняка предложила бы место Силье… «Ведь работа в лавке малость иная, все время на людях, вот и лучше бы взять такую, которая почище, а не прямо из хлева… Похоже, работа в хлеву и вам не очень подходит, вы такая хорошенькая, как я погляжу, хе-хе… Но, погоди-кась, не профессор ли Рантоо говорил, что они взяли бы… да, он. А что, если я ему позвоню. На какое жалованье вы рассчитываете?» — спросила пекарша уже в дверях. «На прежнем месте я получала столько-то», — ответила незнакомая путница.

Затем Силья слышала, как женщина объясняла по телефону, что хозяин Сийвери разъярился и разогнал всех работников, в сам был весь в крови… «Да хозяин, хозяин, а не эта девушка — девушкина голова-то цела, и у нее красивая головка. Другие места? Да, да, пригожая и чистая — только смотрите, профессор, как бы чего не вышло, если вы ее наймете, хе-хе-хе-хе…» Пекарша смеялась там, и у Сильи на губах тоже возникла улыбка.

— Он такой проказник, этот профессор, хотя ему уже седьмой десяток, — пояснила пекарша, вернувшись в лавку. — Он уже на пенсии и вдовец и живет там, на даче, частенько и зимой, зато летом туда наезжает много родственников, потому-то он и нанимает служанку в дом… Так вот… Отсюда туда шесть километров, ну да ничего: оттуда обычно после обеда кто-нибудь приплывает на лодке забрать почту, так что если побудете часика два здесь, не придется идти пешком. Профессор сказал, что верит мне на слово и покупает кота в мешке, мол, путь девушка приходит. Я сейчас сказала профессору в шутку, что, дескать, в такое место первая попавшаяся пышка не слишком-то годится, но это так и есть. А служить там наверняка хорошо — вот только бы эти горемыки несчастные прекратили свои глупости… — Голос у пекарши был мягкий, низкий, а тон сочувственный.

Силья не успела воспринять и половину лившейся потоком доброжелательной речи пекарши, ибо думала уже о предстоящем путешествии по воде. Она тихонько покинула лавку и пошла к причалу, оттуда в южную сторону открывался красивый вид на озеро — один мыс за другим. Куда-то туда ей предстоит поехать. На поверхности воды вдалеке возникла крохотная точка и увеличивалась, приближаясь, но слишком медленно, как казалось ожидавшей. Мальчишки у причала знали, что это почтовая лодка из Рантоо.

— Она пойдет к дому профессора?

— Ну да.

_____________

Вечером, в начале лета, когда солнце еще держалось высоко, Силья Салмелус, только что покинувшая Сийвери, приближалась, сидя на банке в лодке молчаливого почтаря, к месту своей новой службы. Настроение было особенно праздничным, как в детстве, когда вечером в иную счастливую субботу она возвращалась по воде домой из школы или какой-нибудь дальней поездки. Такой водный путь был всегда самым приятным. Берега бывали в цветах, и прозрачность зелени придавала воздуху в просветах между ними особый оттенок. Да и сама дорога, по которой плывут, всегда новая и девственная для каждого путника, на ней не видно ни следа тех, кто проплыл по ней прежде, и нет на ней пыли, которую уже топтали чьи-то ноги. Нет и случайных прохожих, пытающихся по дороге набиваться тебе в компанию, те же, кто какое-то время находятся в одной лодке с тобой, ведут себя, как бы под таинственным воздействием водного пути, более сдержанно, вежливо, тихо. Как-никак — они оторваны от земли.