В Сийвери, как и всюду, служанки перебирались на лето в амбары, там было не так душно. Силье по-прежнему пришлось ночевать с Мантой, к которой постоянно ходил один местный ухажер — как раз такой, у родителей которого был «свой дом». А еще в одном из соседних хозяйств был так называемый практикант, который по праздникам не прочь был и гульнуть, а поскольку он был парень хоть куда, да еще и не из местных, то пользовался у деревенских девушек — как у батрачек, служанок, так и у хозяйских дочерей — большой популярностью. Однажды он пил брагу дома у того ухажера Манты, и когда настала полночь, оба приятеля намерились отправиться в Сийвери к служанкам — ухажер Манты обещал практиканту Силью. «Она, правда, малость своенравна, ну да ты-то с ней справишься, — объяснял он практиканту. — Позволь только мне все устроить». Какое-то время они еще бражничали, а затем в светлой ночи отправились в Сийвери. Шикая друг на друга, они прошли через двор и стали стучать в двери амбара. В тот раз случилось так, что Манты всю ночь не было, она ушла куда-то в гости. Силья проснулась и сквозь дверь объяснила этим неясно бормочущим стукачам, как обстоит дело. Но дружок Манты не верил и требовал, чтобы его впустили в амбар, и следом за ним туда вперся его спутник, практикант. Увидав, что Манты и в самом деле нет, ее дружок отправился восвояси, но практикант свалился на постель Сильи, да так там и остался. Тот, что искал Манту, использовал эти поиски лишь как предлог, чтобы вынудить Силью открыть дверь, и тогда практикант получил бы возможность проникнуть в амбар.
Молодой же человек оставался в амбаре до утра: свалившись на постель, он сразу крепко уснул. Силья пыталась заговорить с ним и всячески пыталась его разбудить, чтобы тот ушел. Но мужчина спал, спал и храпел все время, пока продолжалось действие выпитого. Часов в пять утра он наконец проснулся, пошевелил губами, казалось, что-то вспоминал, сделал несколько слабых попыток обнять Силью и пошел прочь.
Только всего и произошло, случай сам по себе пустяковый, незначительный, но его последствия имели значения для настроения девушки-служанки Сильи. Уход практиканта утром из амбара Сильи был замечен в усадьбе и отнюдь не остался тайной тех, кто его заметил. Дошло это и до хозяина, но поскольку молодой человек бывал его гостем и вообще парень бравый, хозяин Сийвери молча принял слухи об успехе, которого, как он думал, тот добился в амбаре у Сильи. Хозяин и Силье не сказал об этом ни слова. Но какое-то время спустя он оказался в одной пирушке с практикантом, и там парень сам честно рассказал хозяину Сийвери, что был в амбаре у этой молодой служанки, однако напрочь не помнит, как он туда попал и что там делал. Единственное, в чем он был уверен, что проснулся в ее постели. Затем парень несколько раз интересовался у хозяина Сийвери, что она за девушка, ходит ли к ней много мужчин и нет ли опасности заразиться от нее чем-нибудь… «Прямо проклятие какое-то, что ничего не помню…» Однако Сийвери смог полностью успокоить своего молодого собутыльника.
Та религиозная девушка-портниха тоже слыхала, что практикант был в амбаре у Сильи. Правда, слух об этом дошел до нее кружным путем, но ведь дело казалось ясным и ре могло быть просто сплетней. Ведь соролаского практиканта видели часов в пять утра выходящим из амбара Сильи, которая безусловно провела с ним ночь там вдвоем, ведь Манта вернулась лишь к девяти. Больше ничего говорить и не требовалось. Кто хотел, мог глазами и губами показать собеседнику, мол, сам понимаешь.
Вот так дошло это и до Сельмы Рантанен, той благочестивой девицы, которая привязалась к Силье и считала ее своей подругой. В этой связи кое-кто еще язвил насчет совместного посещения девушками церкви для исповеди и предполагаемой всеми их целомудренности. «В тихом омуте черти водятся!» После этого Сельма Рантанен больше не искала общества Сильи Салмелус. Позже, зимой она написала рассказ о греховном поступке девушки-служанки. Она сначала прочитала его на собрании христианского общества швей, а затем послала в один высокоморальный, хотя и светский, еженедельник, где рассказ и был весной опубликован.