Люди в летней ночи

— Ладно, но пусть вступит в организацию, чтобы просветиться немного. Где эти членские билеты? Есть у тебя деньги с собой на вступительный взнос? — теперь говорили весьма добродушно. Было очевидно, что появление тех чужих красногвардейцев и их мрачный отъезд отвлекли внимание всего штаба от Сильи. В округе ночью происходили более важные события. Можно будет узнать, когда Телиниеми вернется. Был еще начальный период войны, и редко кому пока приходилось впрямую иметь дело с кровопролитием. Интерес к служанке из захиревшего хозяйства пропал, когда поехали за владельцем крупного хозяйства, чтобы… Эти добродушные в основе своей пожилые торпари не додумывали дело до конца, но тем больше они, однако же, чувствовали, что эту беднягу девчонку необходимо защитить. У Ринне в глазах и в душе горела сдерживаемая ярость, он-то додумывал вещи до конца, те, что касались сегодняшней ночной акции против толстопузого Куркелы, но Силья и его, похоже, больше не интересовала. Хозяйка Ринне вышла в горницу из кухни. «Хватит вам, Силья — бедная служанка, и к таким делам вовсе не причастна. Силья, пойдем-ка в кухню, я тебя устрою прилечь, сможешь вздремнуть, пока не начнет светать, и тогда побежишь доить, чтобы и для этих было молоко, — и не провожай больше таких парней, не ходи с ними, как бы ни заманивали».

Риннечиха была добрым, сердечным человеком, и даже многие богатые хозяева в округе жалели ее и были расстроены тем, что «белые», заняв волость, сразу, в первый же день ее убили. Хотя Риннечиха, стоя на коленях и напоминая о милосердии божьем, умоляла о пощаде.

Силья прилегла там, где указала ей хозяйка Ринне, но не заснула. Из людской временами доносился гул разговора, щелканье ружейных затворов и постукивание об пол прикладов, но часов этак с трех ничего больше слышно не стало. Штаб спал в горнице. Один раз зазвонил телефон. Ринне ответил немного сонным голосом, выглянул в людскую и затем снова улегся спать. Минуту спустя со двора пришел часовой и стал будить сменщика, но тот лишь бурчал, сопротивляясь, и отправить караулу смену долго не удавалось. Потом проснулась Риннечиха и сварила кофе для Сильи, невзирая на ее отказы. «Так, и еще вечером забыли выправить тебе пропуск, придется будить кого-нибудь из них, чтобы выписали, как положено».

Проснулся не только писарь. Проснулись и двое из сидевших вчера вечером на лавке и скабрезничавших, они просто так остались в штабе. «Ну, ты, Милиция, чай, пойдешь провожать, вчера весь вечер слюнки пускал». — «Да, черт возьми, пойду», — ответил другой и встал. «Как же без оружия?» — заметил кто-то вполне резонно. «Уж как-нибудь, оружие, что на сей раз понадобится, всегда при мне», — сказал парень и схватил Силью за руку, но все же вернулся и сунул в карман пистолет.

Силья не знала имени провожатого, хотя и помнила, что видела его где-то на танцах. Он был крупным и светловолосым и при ходьбе сгибал ноги и покачивался всем телом.

— Ну, где ж бы нам тут малость понежничать? — На это Силья ничего не ответила, и он достал мундштук, попытался выдуть из него оставшийся там окурок, но это не удалось, тогда он зажал мундштук в левой ладони, а правой хлопнул по ней, и окурок вылетел в сугроб. Затем он еще продул уже пустой мундштук и держал его в губах, пока доставал из коробки папиросу, сунул коробку обратно в карман и только затем предпринял следующие действия: вставил папиросу в мундштук, прикрывая огонь ладонями, закурил и выбросил обгорелую спичку. Все это он совершал, словно наслаждаясь и важничая тем, что умеет так же ловко и красиво делать это, как самый что ни на есть ухажер, будь он хоть из Кивеннапы[17]

.

На юго-востоке золотилась заря. Силья шла, будто в каком-то странном, удивительном мире, в который она как бы выпала вчера вечером в сумерках из людской Киерикки. Рядом шагал кавалер с красной повязкой на рукаве, и легкие непристойности соскальзывали с его губ в перерывах между затяжками так легко и чуть ли не по-свойски, словно были смазаны салом. И Силья слушала их, некоторые даже смешили ее, что, в свою очередь, воодушевляло провожатого. Так они и шли, пока уже за последними домами деревни не дошли до бревенчатого сруба старого сенного сарая, пустой дверной проем которого казался раскрытым в сторону дороги ртом. Тут провожатый принялся за дело всерьез. Он остановился и остановил Силью, которая сперва толком не понимала его намерений. Но это быстро выяснилось. «Ну, пойдем-ка малость погреемся в соломе», — и потянул Силью за руку. Силья с изумлением уставилась на него в упор, но поскольку он все сильнее тащил ее за руку и тянулся схватить другую, спрятанную за спину руку, Силья вырвалась. Тогда он изменил прием, подхватил ее на руки и понес в сарай.