Люди в летней ночи

Они, эти две девушки, и сейчас здесь, в Телиранте; обе так и живут в разных постройках. Та, которую солнышко уже разбудило, будит вокруг себя и все вещи, к которым она начинает привыкать. Ей вспоминается, что сегодня суббота, — этого дня она втайне ждала. Энергия и бодрость, блаженно почивавшие вместе с телом, теперь просыпаются, вызывая приятное возбуждение; плечи, затылок, руки — все откинулось назад, затем руки вытянулись вверх, глаза снова закрылись, но губы чуть приоткрыты, и на зубах восторженно сверкает отблеск солнца. Во всех членах физическое напряжение вчерашнего дня сменилось теперь, после полного и глубокого отдыха, по-детски блаженной расслабленностью.

Выскочить из постели и сбросить ночную сорочку — одно мгновение. Затем тело просто повторило ту же серию движений, но более упруго, чем только что. Все это сопровождал счастливый вздох. Вскоре барышня уже в купальном костюме, на плечах накидка, и согнутый средний палец правой руки осторожно стучит в оконный квадрат другой постройки. Там приподнялась занавеска и мелькнула голова молодой женщины, ее рыжие кудряшки… Та, что стучала, не осталась ждать, а пошла к берегу, по окаймленной низким ольшаником крутоватой тропинке, ведущей к началу длинного пляжа. Накидку она сбросила на руки. Глядя издали, можно подумать, будто она что-то мурлычит про себя, поскольку вроде бы порой шагает в такт какого-то напева.

3

Для Ману это уже не утро, а настоящий день. На его «пост» долетают многие звуки жизни как с этой, так и с той стороны озера: мычание коров, дожидающихся дойки, карканье ворон, удиравших со дворов и крылец, когда дверь уверенно распахивалась…

Шмель по ошибке тыкался в соцветие на шерстяном свитере Ману. Где же гнездо этого жужжащего насекомого? Было бы здорово высосать мед из сот. Как когда-то в детстве, пастушонком.

Но глянь-ка, поглянь: там же барышня опять плавать идет. До чего же старик Ману наслаждается тем, что он тут один, что можно обратить закопченное и забрызганное смолой лицо в ту сторону, в какую охота, да так и остаться. Хотя и не требуется, он обходит яму — где-то вроде бы надо заткнуть дырку, откуда может вырваться язычок пламени… а затем садится на свое обычное место на краю обрыва у смолокурни, откуда купальня и ее мостки видны, как сцена с балкона. До чего же прекрасно дитя человеческое, когда оно вот такое, как это сейчас. Ишь ты, как барышня ступает, как потягивается, как сгибается, опускаясь в воду. У старого Ману мелькает мысль: вот бы подкрасться, подобраться совсем близко в прибрежный ольшаник, тайком… но ведь это так, не всерьез — ну тебе-то чего туда переться?.. Внезапно приходится поворотиться к яме — заделать дырку в покрытии… Теперь она там плавает на спине — так бы и оставалась, чертовка… И ведь какая пригожая… И вообще… И когда фотографировались все вместе, положила руку на шею старому Ману — ничуть не побоялась, что запачкает свой наряд.

Но вот пришла и хозяйская дочь, эта огненно-рыжая, немного задержалась на мостках, как бы в сомнении, но потом плюхнулась, однако же, в воду, только брызги полетели. Обе качаются там на волнах, как листья и цветы кувшинок, то блеснет на солнце все тело, то лишь голова, так что можно подумать, будто они там тонут. Старому Ману есть на что посмотреть.

Наконец они выходят из воды, словно русалки — мокрые купальные костюмы блестят, словно тюленьи шкуры. Затем они чудно

машут руками и ногами — глядя отсюда, от смольной ямы, и не подумаешь, что на них есть хотя бы нитка; до чего же красиво выглядят их фигуры на фоне сверкающего по-утреннему озера. Затем, забежав в кабинку для переодевания и взяв оттуда накидки, они идут рядом, хотя и не глядят друг на друга. Подобно стригункам, вышагивают они по мосткам лодочного причала, и последним старый Ману видит мелькание яркой накидки сквозь ольшаник.

Похоже, Ману погружается в размышления, а это значит, что им овладевает расслабленность.

4