Люди возле лошадей

Крупица достоверности в словах рекламера была. Дед Борис, космополит, в 1913-м году взял у Сикорского интервью и напечатал в журнале «Мотор». Дед Вася, эсер, после Октября 17-го попавший в чистку и ставший лишенецем, мне рассказывал, как в марте того же года выступал с балкона Моссовета в очередь с Керенским[4]. Те же имена через железный занавес у нас не пропускались, но американцы отпустили деньги на гостиницу и прочую обслугу. Когда мы вернулись, оказалось, каждое наше слово неисповедимыми путями доходило до Москвы, однако про рекламную гиперболу, говоря общепонятно, hype, не задали ни одного вопроса. Добивались, сколько мы позволяли себе лишнего. А мы, если и позволяли, то во имя мира и дружбы.

Разогнать тоску приходили к нам эмигранты ещё первой волны, нахлынувшей на Америку со второй половины XIX столетия. Постоянно навещал пасечник, живой персонаж из повести Короленко «Без языка». Английским (с украинским акцентом) старик овладел, вспоминал своего приятеля – Окунцова Ивана Кузьмича, летописца Русской Америки,

который в Буэнос-Айресе за свой счёт издал «Историю русской эмиграции», а профессор Симмонс, корифей советологии, помог мне книгу достать. Сокрушающая сердце эпопея нашего блеска и нищеты, предприимчивости и пустопорожней растраты сил, невероятных достижений и опрометчивых утрат, героических порывов и легкомысленных пусканий всего насмарку, широчайших государственных планов и непостоянства политики. Сейчас спорят, продали мы Аляску или сдали в аренду. Согласно Окунцову, не чаяли от Аляски отделаться: «Колония в Северной Америке малоценна». А могли вдоль всего Западного побережья Нового Света основать Славароссию. Помешало воровство и взяточничество среди российских чиновников, от них не отставали заокеанские коллеги. Наш посол, иностранец, деньги от продажи прикарманил и в Россию уже не вернулся.

Американцы вскоре осознали, что им почти даром досталась богатейшая земля. Недавно и у нас спохватились, нельзя ли Аляску забрать обратно. «Держи карман шире», как говорится.

Мы с доктором в условиях холодной войны, конфронтации политической, держались начеку, ни лишнего слова не произносили, ни случайного жеста не совершали. Давали интервью для прессы, выступали по телевидению. Одно из выступлений шло по программе «Встречи с необычными собеседниками». В очереди из «необычных» нас поставили первыми, но подошла передача – просят пропустить вперед стоявшего за нами необычного. Он, видите ли, торопится! Подозреваю, в духе конфронтации оттеснить хотят. Спрашиваю, почему мы должны ему очередь уступить, чего такого сверхнеобычного он совершил? Объясняют: один, под парусом, пересек океан. Тот же океан мы пересекли на грузовом корабле, и нам не нужно было объяснять, что собой представляло плавание в утлой посудине. Ещё в Мурманске получили предупреждение: «Будьте осторожны, в прошлый рейс капитана смыло».

Мы согласились пропустить водоплавающего, ничем не примечательного на первый взгляд. Он рассказал, как ставил паруса и тянул шкоты, когда же перед камерой усадили меня, я ожидал, что мне соответственно вопросы зададут иппические, конные. Мореплаватель толковал о шкотах, я готовился говорить о шорках: ремни с кистями у пристяжек по бокам, о чем меня уже спрашивали. А спросили, как у нас расценивается просоветская политика господина Итона. Такого я не ожидал и ляпнул: «У нас мистер Итон ценится выше государственного руководства, его уважает наш народ». Ночь не спал – в моих невольных словах директивные инстанции могли усмотреть сознательную попытку вбить клин между народом и Партией!

К счастью, супруга Итона, её звали Анни, выразила удивление: «Зачем же вы ещё одну пролетку привезли?» Отвечаю: «Лишний экипаж уже элиминирован». Анни засмеялась, её благодушный смех дошел до Москвы, где мы по возвращении продолжали вызывать смех, рассказывая о нашем путешествии со сцены. Однажды выступали в очередь с Игорем Ильинским. Народный комический артист предпочел после нас не смешить, декламировал лирику.

Счастливое время

Школьное сочинение на свободную тему

(Восстановлено по памяти)

«Пусть наконец будет правда, даже если она ведет к отчаянию».

Томас Гарди.

Мой отец вчитывался в романы Гарди, отразившего кризис сельской Англии по ходу огораживания, лишения фермеров земли. У нас подобный процесс назывался раскулачиванием.

Слово я слышал от Деда Васи, но отец с матерью (художницей, преподавала рисование в Училище циркового искусства), опасаясь, как бы я в школе чего-нибудь не сболтнул, просили его не объяснять, что это значит, а я и не спрашивал, следуя примеру Тома Сойера.