Людовик IX Святой

Весь мир пребывает едва ли не в состоянии проклятия, — писал он. — Кем бы ни были тартары и сарацины, ясно одно: Антихрист и его войско уже поблизости. И если Церковь святыми мерами не поспешит помешать этим злодеяниям, положить им конец, то понесет непоправимый урон, ибо христиане бедствуют. Все ученые люди полагают, что грядет время Антихриста[40].

Английский монах Мэтью Пэрис[41] описывал их как

людей бесчеловечных и диким зверям подобных, которых надлежит называть не людьми, а чудовищами, ибо они жадно пьют кровь и разрывают на части мясо собачье и человечье и пожирают его[42]

.

Вымышленный бесгиарий соответствовал действительности. И вновь стиралась грань (как было свойственно людям Средневековья) между грезами и явью. Кошмары претворялись в реальность.

Перед лицом угрозы Гога и Магога, то есть монголов, сарацин и Антихриста, Роджер Бэкон не видел иного средства, иной защиты, кроме Reformatio, исправления нравов. Пусть христиане, Церковь и весь мир правоверных вступят на путь «истинного закона». Таково было в то время и мнение Людовика Святого. Исконной причиной несчастий христиан, его собственных и Французского королевства был грех, и, чтобы выдержать натиск народов — бича Господнего, следовало покаяться, очиститься и исправиться.

Вначале монголы повергли в панику и Людовика Святого. В 1241 году, когда они проникли в глубь Центральной Европы и христианский мир предался посту и молитвам, дабы Господь смилостивился и «низринул гордыню татар», бенедиктинец Мэтью Пэрис запечатлел такой диалог Людовика с матерью:

И вот, получив известие о том, что угроза бича Господня нависла над народом, сказала мать короля франков, достопочтенная и любимая Богом женщина, королева Бланка: «Где ты, сын мой, король Людовик?» И он, приблизившись, сказал: «Что с Вами, матушка?» А она, тяжело вздохнув, зарыдала, но, будучи женщиной, все же не по-женски осмыслила эту нависшую угрозу и сказала: «Что же нам делать, любезный сын мой, при столь страшных событиях, ужасный слух о которых прошел по земле нашей? Ныне неудержимое нашествие татар грозит полным уничтожением всем нам и Святой Церкви». На что король со слезами, но не без божественного внушения ответил: «Да укрепит нас, матушка, Божественное утешение. Ибо если нападут на нас те, кого называем мы тартарами, то или мы низринем их в места тартарейские[43], откуда они вышли, или они сами всех нас вознесут на небо». И этим как бы сказал: «Или мы отразим их натиск, или, случись нам потерпеть поражение, то отойдем к Богу как истые христиане или мученики»[44]. Приведенные слова воодушевили французов и их соседей. Император Фридрих II в свою очередь поспешил направить христианским правителям послание о татарской угрозе, напоминая об «этом варварском народе, вышедшем с крайних пределов мира, о происхождении которого ничего не известно и который Бог послал для исправления народа своего, но, есть надежда, не для истребления всего христианского мира, и который приберегался им для конца времен»[45].