Людовик IX Святой

Король Франции и король Наваррский[59] очень уговаривали меня отправиться в крестовый поход. На это я отвечал, что, пока я служил Богу и королю за морем и пока не вернулся, сержанты короля Франции и короля Наваррского причинили мне такой ущерб и так разорили моих людей, что едва ли когда еще ко мне и моим людям относились хуже. И я сказал им, что, если бы я хотел совершить богоугодное дело, то остался бы здесь, чтобы опекать и защищать мой народ; ибо, если бы я отправился в полный опасности крестовый поход, это, как мне совершенно ясно, было бы не к добру и во вред моим людям, я бы прогневил Бога, который отдал (принес в жертву) свое тело во спасение своего народа. Полагаю, что все те, кто советовал королю идти в поход, совершили смертный грех, ибо, пока он пребывал во Франции, то и в самом королевстве, и вокруг него царило спокойствие, а стоило ему уехать, положение королевства становилось все хуже

[60].

Итак, сенешал отказался идти в крестовый поход, как бы чувствуя свою ответственность перед родной шампанской сеньорией и полагая, что отныне быть послушным Богу и подражать ему — значит не только участвовать в полном опасности крестовом походе, но и «опекать и защищать свой народ» на его, Жуанвиля, земле. Чтобы спасти его — от кого, от чего? От сатаны? Сарацин? Татар? Да нет же — от «сержантов[61]

короля Франции и короля Наваррского», чтобы охранять от подвластных им людей то, чего достиг христианский мир в период расцвета. Сенешал делает вид, что ведет себя как рыцарь, выступающий на защиту своих вассалов и крестьян, хотя на самом деле уподобляется тем новым людям, которым неведомы ни доблесть, ни приключения, — буржуа. Когда двадцать лет назад он отправился вслед за королем в Святую землю, «мне не хотелось оглядываться, чтобы посмотреть на Жуанвиль, — пишет он, — я боялся, как бы сердце мое не дрогнуло при воспоминании о прекрасном замке, который я покидаю, и о двух моих детях»[62]. Минуло двадцать лет; ему уже сорок три года, дети выросли, но замок стоит — стоит в том христианском мире, который ему, хозяину Жуанвиля, уже не хочется покидать.

И надо же было, чтобы Людовик Святой, который, между прочим, любил жизнь и земной мир, так поддался чарам этого земного образа небесного Иерусалима, что отправился, пренебрегши своей жизнью и неся свой крест, в этот Иерусалим, и вольно же было его современникам христианам расстаться с их самодостаточным христианским миром! Среди молитв, которые повторял умирающий Людовик Святой, была и такая: «Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего»[63]. Он близко к сердцу принимал религиозные брожения своей эпохи[64]

.

Брожения в лоне церкви

Несомненно, одной из причин религиозных брожений, терзавших христианский мир ХIII века, было само его процветание.